Рассказываем истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, эмигрировавших в другие страны
Продолжаем публиковать истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, которые приняли решение эмигрировать в другие страны из-за войны и гомофобии. Интервью были взяты в рамках проекта «ИСХОДники».
Никита Томилов — открытый гей, эмигрировавший в Берлин. В России он был политическим активистом и правозащитником, который помогал квир-подросткам и противостоял питерскому гомофобу Тимуру Булатову.
Сейчас Никита травести-актер и депутат района Марцан в Берлине. В этом интервью он рассказывает, как за три года сумел полностью интегрироваться в немецкое общество, создать некоммерческую организацию помощи ЛГБТ-людям в Германии и запустить собственное ток-шоу.
Можешь, пожалуйста, представиться и рассказать о себе?
Меня зовут Никита Томилов или, как я уже очень часто себя называю в Германии, Fatal Flash. Мне 25 лет и в данный момент я уже 3 года нахожусь в Берлине, Германия. А родом я из Екатеринбурга, Россия.
Односложный вопрос-разминка: ты патриот?
В зависимости от того, какой страны. России? Я не патриот России, в определённый момент я потерял уважение к этой стране. Если говорить о Германии, то на этот вопрос я отвечу, что в данный момент я не считаю себя патриотом этой страны, но я очень люблю эту страну, потому что она дала мне возможно жить, как я хочу и быть тем, кем я хочу.
Без гражданства я не могу быть патриотом — это было странно. Но я очень уважаю ценности, законы и порядки этой страны. Но я точно не патриот России, потому что мне не за что ее любить.
Ты сказал, что родом из Екатеринбурга. Ты всю жизнь там прожил?
Я всегда говорю, что я из Екатеринбурга, потому что так проще объяснить, где это территориально. Я в нем жил последние годы в России, а родился я в маленькой деревне в Челябинской области, которая была основана украинскими переселенцами во второй половине 1800-х годов и названа Тарасовка в честь автора “Кобзаря” Тараса Григорьевича Шевченко.
Она очень маленькая и в ней я рос до 9 класса. После — уехал поступать в театральное училище в Челябинск, поступил и отучился там 4 года, но не закончил, поскольку там произошёл первый гомофобный скандал. Меня поставили перед выбором: либо ты платишь 120 000 рублей, либо мы тебя отчисляем. Я платить не стал и отчислился.
Потом уже уехал домой, а оттуда в Екатеринбург на тот момент к своему парню и поступил там в “Колледж предпринимательства и социального управления”, где обучался на юридическом. Параллельно я работал юристом в “Межрегиональном центре прав человека” в Екатеринбурге. В итоге в 2019 году переехал по стечению опасных обстоятельств в Германию.
Заняться актерским мастерством ты решил уже сразу после школы?
Не после школы, а еще в детстве. С 6 лет я выступал в украинском народном коллективе, активно участвовал в художественной самодеятельности местного дома культуры, где мы разные сценки ставили, пьесы, концерты и так далее.
К выходу из школы у меня уже было определённое понимание того, куда пойти учиться. В семье, конечно, было много споров, меня отговаривали, но в итоге я их переубедил и мне дали добро, чтобы я поступал учиться на актёра.
А почему потом юрфак?
В определённый момент мне стала интересна общественно-политическая работа и я стал яро ей заниматься — состоял в политических партиях в России, избирался в местное самоуправление, был в волонтерском движении. И это раскрыло во мне организаторские и лидерские способности. Но я стал понимать, что мне не хватает юридических знаний и поэтому решил, что пойду учиться на юриста.
В общем, с головой погрузился в правозащитную деятельность и в работу юриста, с актёрством это не могло быть совмещено никак даже физически. Не было на это времени.
Ты открытый гей. А когда ты осознал себя геем?
Это случилось, наверное, ещё в детстве. Мне было интересно проводить время больше с девочками, чем с мальчиками, я всегда даже в школе был “белой вороной”.
При этом лет в 10-12 лет у меня был панический страх этого всего — я пытался скрыть и затоптать всё это из-за страха, но потом наступил пубертатный период и в возрасте 14-16 лет оно бахнуло и я стал понимать, что нифига это не затоптать так просто.
Так что я смирился со своей ориентацией, принял ее и стал жить дальше. Таким образом я осознал себя геем еще живя в деревне, в Тарасовке.
У тебя родители знали о твоей ориентации?
Когда ты это осознаешь, то во-первых, ты не бежишь к родителям и не говоришь об этом. Это же все-таки Россия! Ты прячешь все это, прячешь от родителей и от кого-то ещё, потому что гомофобии очень много, особенно в деревне. Во-вторых, когда даже гуляешь с друзьями, и они шутят на эти темы, ты, чтобы не выпадать из компании, тоже поддерживаешь этот диалог и ржёшь над этими оскорбительными шутками.
Я открылся сам в 2019 году, когда уже переехал, но родители узнали в 2016 году. Причём это был не каминг-аут с моей стороны, это случилось, когда мать просто прочитала переписку в скайпе с моим парнем. Я ехал от него из Челябинска и тут звонок от нее: истерика, слезы, крики. После этого я собрал вещи и уехал в Екатеринбург.
И как раз в этом году случился гомофобный скандал с отчислением из театрального училища. Ты там хотел стать травести-актером?
Нет, конечно же, не было там никаких женских ролей еще. Случилось следующее: у меня тогда был парень в училище, и мы с ним стояли, разговаривали, обнялись в какой-то момент, и тут заходит преподаватель. Он это увидел, после чего нас вызвали к завкафедрой.
Парень этот испугался, сказал, что это я во всем виноват, что это я его принудил, и он, в общем, сохранил своё место под солнцем и получил в итоге диплом. А мне сказали — либо ты платишь там 120 000 рублей, либо уходишь.
Я в свою очередь послал их на три буквы, забрал справку об обучении и ушёл.
Я видел ролик на Youtube, где ты читал собственное стихотворение. Это ты в Екатеринбурге или ещё в Челябинске?
Это не в Екатеринбурге и не в Челябинске. Это мы ездили по работе по обмену опытом по ЛГБТ-тематике куда-то за границу, и там мы просто гуляли по саду со знакомой, которая тоже беженка — у меня как раз стихотворение было с собой.
Я предложил ей записать это видео, и мы записали его в этом в прекрасном саду в Литве или в Латвии. Точно не помню.
Оно посвящено кому-то родным? Бабушке, дедушке, маме, папе?
Мне кажется, это посвящено больше бабушкам-дедушкам, потому что я был воспитан именно бабушкой и дедушкой. Мама не особо, скажем так, принимала участие в моем воспитании и в поддержке меня на стадии развития. Нет, она, конечно, принимала, но не так активно, как бабушка.
Отец у меня умер, когда мне было 6 лет, а мать никогда особо не отличалась поддержкой меня, как личности. Поэтому по большому счету именно бабушка с дедушкой участвовали в моем воспитании.
Бабушка с дедушкой в Тарасовке живут? Скучаешь по ним?
Да, в Тарасовке. Я бы не сказал, что скучаю. Просто у меня уже появились какие-то другие заботы и, порой, уже забываешь, что они там есть, если честно. Не то, что ты скучаешь и хочешь назад в Россию — ни в коем случае! Но мы видимся по скайпу и постоянно с ними общаемся. Этого достаточно, чтобы не скучать.
Когда ты стал травести-актером?
В 2019 году, когда переехал.
А какие роли были в училище?
В училище были мужские роли: роль человека-боя в спектакле “Ящерица”, роль мажордома в спектакле “Золушка”. Только в в художественной самодеятельности у меня были женские роли: Бабы Яги и Красной Шапочки, за которую, кстати, у меня был приз за лучшую женскую роль.
А как получилось, что в Германии ты выбрал это амплуа?
На тот момент захотелось что-то делать, и тут вырвалось это творческое нутро. Я подумал, а почему бы не попробовать реализовать свою давнюю мечту стать актёром. Мы как-то сидели с друзьями, пили пиво и на эту тему размечтались, кто из нас будет директором, менеджером, кто билеты будет продавать… В итоге через 3 дня у меня уже было первое шоу в баре Tipsy Bear (Медведь Типси) здесь в Берлине.
Я даже не помню, как меня тогда представляли, потому что имя Fatal Flash ещё не родилось в тот момент. Но мне это понравилось да и гостям понравилось. Тогда же появились первые парики, первые костюмы, разработка макияжа и пошло-поехало.
Ты много участвовал в общественно-политической деятельности. Расскажи об этом своем опыте.
Я занимался ей, пока жил в Челябинске и не переехал в Екатеринбург. Я был пресс-секретарем молодёжной организации местного отделения ЛДПР, был пресс-секретарем общественной молодёжный платы Чесменского района, экспертом культуры в молодежном парламенте при Государственной думе.
Но уже после переезда в Екатеринбург, благодаря счастливому стечению обстоятельств, попал на работу в “Межрегиональный центр прав человека”, где я работал с замечательными людьми – правозащитниками и адвокатами – и мы до сих пор дружим.
Что тебе больше понравилось: политическая или правозащитная деятельность? Как ты вообще попал в политику, приехав в Челябинск?
Я даже не помню сейчас. Когда я приехал в Челябинск, то изначально не планировал как-то участвовать в политике, но потом мне стало это интересно, захотелось поднимать важные общественные вопросы. Так я узнал, что в ЛДПР требуется пресс-секретарь, пришёл туда и меня взяли.
Почему ты выбрал ЛДПР, а не пошел в Яблоко или в Штаб Навального в Челябинске?
Не знаю, что меня тогда подвигло пойти в ЛДПР. Наверное, мне показалось в тот момент, что это правильный выбор. Да, ЛДПР – это Жириновский, такой величественный клоун, но это была политическая партия, которая уже была в Госдуме, в ней были интересные люди в региональном отделении.
Навальный не был мне интересен, потому что тогда меня не интересовала узкая тема коррупции, меня интересовали какие-то глобальные темы. Более того, у Навального не было партии и он не был представлен в Государственной думе. В рамках Яблока тоже сложно было попасть в политику и делать что-то реальное и менять что-то в стране.
Почему, допустим, не Единая Россия, которая у нас имеет большинство в Государственной думе? Я пытался работать в молодёжном отделении Единой России в Челябинске, но, во-первых, там высокий стандарт, а во-вторых, Единая Россия работает по принципу выживания друг друга, то есть там “едят” своих же коллег. И хотя система продвижения внутри молодежного движения у них работает очень хорошо, но мне там было максимально некомфортно. Поэтому из двух зол я выбрал, на мой взгляд, наименьшее – ЛДПР.
Стихотворение “Россия, Путин, власть” было написано, когда ты уже был в ЛДПР? Оно к чему-то было приурочено?
Вроде бы нет. Просто где-то нашёл его в сети, это не моё стихотворение. Но оно мне понравилось и я решил его прочитать. Причём это было снято в какой-то в заброшенной больнице, поскольку эта локация хорошо соответствовала его содержанию.
Ты сказал, что твоя правозащитная деятельность началась с работы в правозащитном центре. Твой отъезд из страны связан с этой деятельностью?
Учась в Екатеринбурге я подрабатывал в юридической фирме, работа в которой не приносила мне удовольствия. Подобные юридические фирмы работают по принципу выжать из клиента по-максимуму. Допустим, приходит какая-нибудь бабушка, у которой телефон украли и ей надо помочь написать заявление в полицию, и ты пишешь за нее заявление в полицию и прокуратуру, выдаешь ей какой-то пакет документов, который ей не нужен — и за это берут 50-60 тысяч рублей, которых у неё просто нет. В определенный момент тебе просто противно становится там работать. В итоге я ушёл оттуда.
В тот момент моя хорошая близкая подруга Яна Гельмель, тоже правозащитница, предложила мне пойти работать в “Межрегиональный центр прав человека”. Я быстро влился в работу, поскольку мне было это очень интересно и у меня хорошо шло направление гражданского права – защита прав человека, защита прав потребителей – и я взял себе это направление.
Потом я стал брать обращения из административного права. Ко мне стали обращаться подростки, которых буллил известный русский гомофоб Тимур Булатов. Обращались обычно дети 13-14 лет с просьбой помочь — говорили, что их травят, что они состоят в какой-то квир-группе, причем сами иногда даже не являясь квир-подростками. Конечно, это большой стресс для подростка и для его родителей.
Меня стали заваливать этими письмами и я стал активнее заниматься этими обращениями, стал разговаривать со школами, чтобы как-то снижать этот градус гомофобных буллингов и аутингов. Булатову это не понравилось и на меня была объявлена охота — меня включили в список гомофобного проекта “Пила”, следы которой вели, по-моему, даже к Кадырову.
Меня даже избивали в полиции, когда я приносил туда какие-то заявления. Там не хотели по ним работать. Помимо этого мне слали фото отрубленных голов чеченских геев, меня караулили около дома люди в чёрных масках. А потом в один из дней мне просто подорвали дверь квартиры часа в 2-3 ночи.
Дверь влетела просто-напросто в квартиру, а на лестничной клетке было написано, что если не уедешь, то ты умрёшь. Это стало для меня последним звоночком. Я решил обезопасить себя и принял решение покинуть страну для того, чтобы не оказаться следующей их жертвой.
В Екатеринбурге ты жил один в это время или с кем-то встречался?
Какое-то время я встречался, но потом мы расстались, но остались довольно близкими и хорошими друзьями. Мы до сих пор очень тесно дружим, и соответственно, в его квартире я как раз и жил на тот момент, когда дверь взорвали.
Понятно, ты уже был один, не в отношениях.
Да, и после подрыва двери уже никакого раздумывания не было. Дверь подорвали 16 августа и через три дня я уже был в Германии. Я сделал экстренно визу за два дня, доплачивал за скорость для этого, чтобы мне её за два дня сделали, а эти пару дней я прятался у друзей.
Почему выбрал Германию?
Это был первая страна, которая пришла мне на ум, когда меня спросили, куда брать билеты. Я не знаю почему — может быть это связано с тем, что я до этого был здесь в рабочей командировке и потому сразу подумал про Берлин.
Но, конечно, я был тогда в полном шоке. Помню, когда мы ехали в машине из этой квартиры в другую, друг позвонил по телефону своему турагенту и тот спросил, куда брать билеты. Я сказал, чтобы брал куда угодно, а меня попросили назвать какой-то конкретный город. Ну я и сказал, что в Берлин. Это было первое, что пришло в голову.
Прилетаешь ты в Берлин 19 августа и…
Теряется багаж! Он, правда, нашёлся уже на следующий день, но тоже, знаете ли, когда ты без знания языка, а из вещей только то, что на тебе — это довольно неприятно.
Я сразу поехал в гостиницу, которая была снята заранее на три дня. Приехал туда и начал судорожно думать, что делать дальше. Ведь сначала ты не знаешь, куда идти, какие организации тут есть, кто вообще этим занимается. Через какие-то сайты нахожу первый пункт приёма беженцев, иду туда, меня там регистрируют, заселяют. Потом водят на снятие отпечатков, сдачу всех документов и так далее…
Через три дня меня распределили в гей-хайм (ЛГБТК-шелтер – прим. ред.) – общежитие для квир-людей. Вариант беженства был для меня наиболее подходящим, хоть и самым сложным. Другие же – рабочая виза, студенческая виза и так далее – это те варианты, к которым надо готовиться заранее. Таким образом я стал просителем убежища.
Тут тебе предоставляют жилье, платят пособие, которое было сначала 300 с чем-то евро, потом его подняли до 400. Также тут есть льготный проезд, когда за билет ты платишь не полную сумму, а половину суммы. Ещё тебе дают продукты. Ты, конечно, можешь покупать их сам, но тут есть организация “Tafel”, занимающаяся обеспечением продовольствием малоимущих и беженцев, где ты платишь 1 евро и тебе дают большие корзины еды.
В общем, базовые потребности на момент, пока ты просишь убежища, у тебя обеспечены. Мне хватало денег для того, чтобы покупать одежду в нормальных магазинах.
Вот ты заселился, решил вопрос с организационными моментами, оформил запрос на убежище, а что потом? Ты знал немецкий?
Нет, только английский. Правда, я думал, что знаю английский, но приехав в Германию, понял, что знаю его плохо. Тут предлагают курсы немецкого, которые оплачивает за тебя “Федеральное управление по делам мигрантов и беженцев”. Я походил на эти курсы, но когда ты не понимаешь даже сути объяснения (потому что преподают не на твоем родном языке), то ты сидишь с ватной головой, куда тебе просто впихивают то, что ты не понимаешь. Это тяжело.
Я проходил пару месяцев и понял, что просто теряю время. Подумал, что мне хватит все-таки английского для жизни в Германии и забросил изучение немецкого языка. Но в какой-то момент стало ясно, что он немецкий мне всё же потребуется. В итоге снова стал учить немецкий по курсам в интернете и с помощью различных приложений на телефоне. Ещё ходил в школу, где у нас была хорошая преподавательница по немецкому. В конечном счёте сдал немецкий на уровень В1, что вполне достаточно для бытового общения. Сейчас продолжаю учить язык.
Когда и как ты смог создать некоммерческую организацию помощи в Германии для ЛГБТ-людей?
После приезда у меня был некоторый ступор, поэтому мне понадобилось месяца три, чтобы прийти в себя. Как только я отошел, то понял, что начинаю деградировать, не развиваюсь, не получаю новой информации и мне просто становится скучно.
В шелтере у нас был один русскоязычный социальный работник, который предложил мне подать заявку на один грант, благодаря которому мы в итоге запустили наше первое шоу “Talk with the gay”. Оно в результате получило развитие и сейчас уже называется “Talk with Fatal”.
Сам грант был на 500 евро и выдавался на определенных условиях. Я тогда думал, а что вообще можно сделать на эти деньги. А так как у меня давно была идея создать свое шоу, то решил создать такое ток-шоу, где гостей интервьюирует открытый гей. Вот так мы и запустили этот проект. Он “зашел” людям, стал развиваться, расти, преображаться и сейчас это достаточно популярное ток-шоу с интересными гостями, которое я веду в образе Drag Queen.
Кроме того, с выходом на новый уровень мы уже можем претендовать на более солидные гранты для поддержки этого шоу и, разумеется, на поддержку команды. Ещё у нас был второй проект под названием “20 лет Т.А.Т.У. Свобода, молодость”, после которого я как раз и решил, что нужно открывать свою организацию. Всё же получать гранты на стороннюю организацию неудобно да и с ней приходится согласовывать свои решения. В 2020 году мы с коллегами собрались всемером и решили открыть свою организацию, утвердили устав, подготовили все необходимые документы и зарегистрировали ее. Она называется “THE LGBT LIFE”.
В Германии можно даже в статусе просителя убежища открыть некоммерческую организацию?
Да. Но при открытии там был вопрос — есть ли у кого-то из правления организации (в него входил я и еще два человека) уже законченная процедура получения убежища. Когда мы получили письмо с этим вопросом, то мы, конечно, немножко испугались, потому что на тот момент ни у кого из нас процесс получения убежища еще не был завершен.
Но в итоге нас все-таки зарегистрировали. Теперь “THE LGBT LIFE” занимается защитой и поддержкой прав ЛГБТ-людей, что прямо прописано в уставе организации. Мы получаем гранты в том числе и на мое шоу, и на организацию. Стоит отметить, что помимо этого у нас много и других проектов.
Ты живешь по-прежнему в общежитии?
Нет, в 2021 году переехал. Я два года ждал квартиру, поскольку найти её в Берлине самостоятельно, тем более беженцу, очень-очень тяжело. Я встал на очередь на получение квартиры в “государственное управление по делам мигрантов и беженцев” в Берлине. Только спустя практически два года мне позвонили оттуда и сказали, что есть квартира.
К тому моменту я большую часть времени жил у своего парня, но место в общежитии за мной ещё оставалось. Я пришёл на термин (Der Termin в немецком означает запись на прием в государственных органах, больницах, других учреждениях, а также вообще визит, посещение или установленное время встречи – прим.ред.), где мне сказали, что есть квартира-студия 38 квадратных метров, находится в Марцан (нем. Marzahn) – это русскоязычный район Берлина.
В итоге статус беженца ты когда получил?
В конце 2022 года, в ноябре.
Я думал, что это произошло гораздо раньше.
Сначала в 2019 году в ноябре я получил отказ. Три месяца мой запрос о предоставлении убежища рассматривал BAMF – это федеральный орган по делам мигрантов и беженцев, который прислал документы с формулировкой, что не видят оснований для предоставления убежища и мне нужно покинуть страну.
У меня было 14 дней, чтобы обжаловать их решение в суде, что я и сделал. Этот процесс длился практически полных три года: 2020, 2021 и 2022 годы. Но я выиграл его, хотя дело рассматривали очень долго. Там просто нет какого-то регламента по срокам. Есть люди, которые приехали раньше меня, и вместе со мной, но до сих пор идут рассмотрения их дел в судах.
Ты ведь избрался даже муниципальным депутатом в Германии. Получается, это произошло до того, как ты получил убежище?
Это называется Bürgerdeputierte – депутат от граждан. Но в российском понимании – это муниципальный депутат. Район Марцан, где я живу, это район, где сильна партия AfD, партия правых, которые против ЛГБТ и против беженцев.
Председательницей партии AfD (Альтернатива для Германии), которая является партией с нацистским уклоном, выступает против беженцев и квир-людей и которая, скажем так, имеет большее влияние в этом районе, является лесбиянка доктор Алиса Вейдель. У неё есть жена, ребёнок, но она против геев, против мигрантов. Логики, на мой взгляд, нет.
Когда я переехал сюда, то в какой-то момент мне захотелось вновь пойти в политику, я стал искать партию, которая будет мне ближе. Наученный опытом российской политики, я прочитал их партийные уставы и таким образом выбрал “Партию зеленых”, потому что в ней есть очень много квир-людей, которые присутствует в политике и которых я знал. Это было для меня вдохновляющим моментом и я вступил в эту партию.
Опять же, в партию можно вступить даже не будучи не только гражданином, а находясь в статусе просителя убежища?
Да, ты можешь вступить в партию. Когда я туда вступил, то начались различные съезды, начал потихоньку работать, не имея никаких позиций в партии и стал разбираться, как все устроено.
Однажды я увидел, что в Марцане организации, которые работают с мигрантами, могут выдвинуть своего кандидата на избрание в состав местного районного парламента. Мы собрались с моими коллегами, провели что-то вроде праймериз, выбрали меня и заполнили все необходимые документы. И меня избрали!
Я стал работать уже как депутат от граждан в комитете по интеграции и миграции, это именно общественная деятельность местного муниципалитета – района Марцан города Берлина. У меня нет никакой зарплаты, но есть оплата за определённое время, например, за заседания, на которых ты присутствовал.
На заседаниях мы рассматриваем документальные, политические и нормативно-правовые вопросы — то есть, например, как нам улучшить такой-то закон или как нам улучшить такое-то решение, а вот здесь мы накладываем вето на решение бургомистра, потому что нам не понравилось то, что он сделал, здесь вот мы приняли бюджет или нам в нем что-то не понравилось, мы идём в комитете, разбираемся, что-то из бюджета убираем, что-то добавляем.
Твоего уровня языка хватает?
Да, я был сам этому очень удивлён. Например, я понимал своего адвоката, когда разговаривал с ней. А юридический немецкий – это абсолютно другой немецкий. Когда она меня спросила, какой у меня уровень, и я ответил, что В1 — она очень удивилась и сказала, что мой уровень гораздо выше.
Без знания местного языка, наверное, в любой стране сложно интегрироваться: любой документ на немецком, любое общение на немецком, тем более через три года мне идти подавать заявление на гражданство, а без знания языка мне его не получить.
Ты уже считаешь себя полноценно интегрировавшимся в немецкое общество?
Да, я полноценный член общества. После получения гражданства изменится только то, что я смогу участвовать в федеральных выборах. Пока у меня нет выборного права, но у меня есть определённые политические амбиции, поэтому мне оно нужно.
Желания вернуться в Россию нет?
Нет, ни в коем случае. Я уже решил, что как только получу немецкое гражданство — от российского гражданства откажусь, оно мне не нужно.
Где тебя застала война понятно. Твоя реакция?
Негативная, конечно. Просыпаюсь утром, включаю телевизор, а там новость: началась война в Украине. У меня шок, потому что там мои родные, там у меня бабушка, там у меня братья. И вообще — как в 21 веке цивилизованные страны могут размышлять о войне?! Было много переживаний за людей, которые там.
Когда ты видишь эти кадры, читаешь новости, слушаешь рассказы беженцев — у тебя просто наворачиваются слезы. Я тогда сразу же начал работать волонтёром в приёме беженцев и помощи их расселения.
Наша некоммерческая организация помогает беженцам из Украины, беженцам из России. Но если из Украины мы помогаем всем, то с Россией стараемся работать именно с квир-людьми. За прошлый год мы приняли около восьмиста заявок именно из России, некоторые из которых получили гуманитарные визы и въехали по ним, некоторые визы фрилансера.
С украинцами не возникает каких-то конфликтов из-за того, что ты русский?
Нет. Во-первых, как сказал мой друг, и для меня это были очень важные слова, что ты уже не русский, ты уже европеец. Это сказал мне Олег Загородний, украинский актёр, с которым мы делали интервью. Для меня это был невероятно сильные слова.
Во-вторых, я размовляю українською мовою, я могу разговаривать с украинцами на их родном языке. Кроме того, я свою позицию обозначил – я категорически против этой войны.
Украинские беженцы приезжают временно? Или среди них есть и те, кто хочет остаться?
По-разному. Есть беженцы, которые приехали с целью уже остаться в Германии на постоянное проживание, потому что, например, у них разрушен дом и им некуда возвращаться. Но много и тех, кто прекрасно понимает, что они могут ещё туда вернуться и хотят вернуться, потому что не хотят бросать все, что они там нажили.
Это зависит и от того, откуда они приехали, с какой территории. Те, кто с западной Украины, они преимущественно хотят вернуться, когда все уляжется. А если взять Мариуполь, им возвращаться просто некуда, у них все разрушено, там город нужно строить с нуля. Поэтому и планов возвращаться смысла не видят, потому что какая разница — где начинать все строить с нуля?
Более того, в Германии гораздо безопаснее ситуация. Но многие все еще хотят вернуться и надеются, что смогут вернуться назад, когда Украина переможет.
Наши федеральные каналы несколько лет назад любили продвигать тему конца Европы от мигрантов. Есть, в частности, в Берлине признаки гибели Европы от них? Расскажи про свой взгляд изнутри, как одного из таких мигрантов.
Проблема интеграции есть, конечно, но это рутинная ситуация. Как и во всем мире, есть какие-то насущные проблемы и глобальные изменения — Германия и Европа не исключение. Большинство политиков понимает, что без иммигрантов экономике не обойтись. Но сложность не в их наличии, а в их интеграции. Я, например, считаю, что проблема заключается в том, что сама система построена так, что она очень давит на мигрантов.
Объясню: приезжает мигрант который, например, подаёт на убежище, ему отказывают, он подаёт в суд и начинается весь этот длительный процесс. Во-первых, у иммигранта начинаются проблемы с получением работы, любых социальных услуг, он даже банковский счёт не может открыть, не может заключить контракт или договор. Он на период отсутствия нормального правового статуса ограничен от общества, как ему в него интегрироваться? А процесс получения убежища может длиться годами.
Во-вторых, человек все это время сидит на минимальном пособии. Когда он только приехал, то у него есть желание работать, а спустя несколько лет жизни на 400 евро и при наличии бесплатного места проживания, у него это желание пропадает. Его сначала никуда не берут, а за несколько лет он привыкает к этому своему уровню жизни, обзаводится привычками, и всё — он уже после получения убежища ничего не хочет.
Бюрократия все рушит. Она, конечно, является очень хорошим рычагом против коррупции и это факт. Но! Я всегда говорю — дайте беженцам возможность сразу работать, пускай идут работать, потому что они так быстрее интегрируются в общество. Я понимаю беженцев, когда они спустя несколько лет шпыняний и палок в колеса ничего не хотят. Они озлобляются на эту систему.
Что ты думаешь про культуру отмены в Европе? В России ведь тоже есть такое общественное давление на людей…
Нет, в России этого нет. В России общественного давления не существует. Там давление именно политическое и силовое, обществу же плевать на тебя. Но в США, как и в Европе, реально есть культура отмены.
Когда ты публичная или медийная личность, то эта культура отмены может привести к тому, что с тобой не будут сотрудничать какие-то площадки или организации. Никто не будет выяснять, почему, например, ты читал Mein Kampf — просто отменят за сам факт.
Существует много примеров этого. Даже с тем же Уиллом Смитом на Оскаре, когда он заступился за больную жену — его буквально отменили на два года, контракты были расторгнуты. В Европе не всегда можно объяснить, как оно было на самом деле.
К примеру, напал на меня иммигрант с азербайджанским или турецким происхождением — я не могу сказать, что на меня напал мигрант или турок или азербайджанец. Это будет расизмом. То есть нужно говорить, что на меня просто напал мужчина южного происхождения, не делая акцент на его национальности или на том, что он иммигрант.
Получается с одной стороны существует недопустимость никаких притеснений, никакой дискриминации. А с другой — вот эта культура отмены…
Я всегда призываю — давайте будем открыто говорить об этом! Мне кажется, что для работы организации да и для государственных структур было бы проще, если бы мы понимали, с выходцами из каких стран и какой культуры нужно больше работать в плане интеграции. А может с кем-то нужно наоборот меньше работать, чтобы рационально расходовать в том числе бюджетные деньги.
Но это очень тонкий лед, по которому нужно ходить очень осторожно. Двойные стандарты общества – плохая штука.
Выражаем благодарность за предоставленный материал
журналисту Валерию Клепкину и фотографу Никите Эрфену
