«Если я вернусь в Россию, то уже в качестве туриста». Истории ЛГБТ-людей в эмиграции

Рассказываем истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, эмигрировавших в другие страны

Продолжаем публиковать истории русскоговорящих ЛГБТК-людей, которые приняли решение эмигрировать в другие страны из-за войны и гомофобии. Интервью были взяты в рамках проекта «ИСХОДники».

Дмитрий Грандо — гей, проживающий в Германии в городе Гамбург. За свои 23 года Дмитрий пережил и подставные свидания, и задержание за митинг, и преследование со стороны военкомата, и аутинг перед всей маленькой деревней на Камчатке, в которой он вырос.

В интервью Дмитрий рассказывает о том, как уехал к своему парню в Украину и как они проснулись от взрывов бомб в Киеве 24-го февраля. Позже их разлучили с парнем на границе с Польшей. В Германии у Дмитрия наконец началась спокойная жизнь и он обрел семью, которая его приютила.

Первый вопрос, который я всегда задаю, один и тот же. Можешь представиться и коротко рассказать о себе?

Меня зовут Дмитрий, я с далёкой-далёкой Камчатки, родился в маленькой деревушке, о которой мало кто знает, и до 16-ти лет в ней прожил. В 16 лет перебрался в главный город нашего полуострова — Петропавловск-Камчатский.

Мне тогда казалось, что это большой город, центр мира, потому что большую часть жизни я провёл в маленькой деревне. Даже не думал, что куда-то ещё выберусь. Окончил 9 классов школы, затем отучился на архитектора в местном техникуме и улетел. Сейчас занимаюсь в основном графическим и гейм-дизайном — делаю всякие уровни, карты для игр. Пополняю портфолио на будущую работу.

Я мало, что могу о себе рассказать, поскольку мне всего 23 года. Как мне сказала семья, в которой я сейчас живу, жизнь только начинается. Хотя после всего пережитого я чувствую себя немножко стариком.

Меня поразила твоя история — то, как ты перепрыгнул через страну из Петропавловска-Камчатского в Калининград.

В 18 лет, после всех историй с митингами на Камчатке, я по совету друзей решил, что лучше переехать и начать жить заново. Тем более в 2020 году началась пандемия. Тогда же у меня заканчивалась учёба. Помимо этого, в 2020 году компания, в которой я подрабатывал из-за пандемии, разорилась. В нее меня устроил мой отчим, работавший в ней экскурсоводом — водил людей на вулканы. Он умер в 2019 году.

В итоге я остался без работы. Продал все мелкое, что у меня было (а также велосипед и фотоаппарат) и улетел в Калининград.

А почему?…

Почему именно Калининград?

Да, это же так далеко.

Всё благодаря отцу. До 18 лет я с ним практически не общался, потому что моя мать была разведена с ним и запрещала наше общение. Но после моего совершеннолетия и переезда в город мы стали больше контактировать. Из-за всего этого пандемического хаоса он предложил мне переехать в Калининград и поискать работу там. Он просто работал когда-то в Калининграде и у него осталась там комната в коммуналке. Это мне очень помогло с финансовой точки зрения.

До этого предложения я собирался переезжать в Москву, где у меня очень много друзей. Но даже пробыв там два дня проездом, я понял что Москва точно не для меня. Москва безумный, быстрый и сложный город. А я деревенский парень и к такому не привык. Переезд из одного конца страны в другой и так был для меня большим и трудным шагом.

Когда до 16 лет ты жил в деревне, в какой момент у тебя произошло осознание себя геем?

Это произошло, когда мне было лет 13-15. На Камчатке до 2016 года не было нормального интернета, только спутниковый, и я читал очень много романов на всяких сайтах, потому что текстовые сайты расходуют меньше трафика.

В какой-то момент я начал читать на ЛГБТ-форумах истории про парней. Они стали нравиться мне больше, чем обычные романы. Так я понял, что все же предрасположен к парням — что мне нравится читать пикантные истории именно про парней, а не девушек.

Как ты это принял? О чем думал?

Мне было страшно. В тот момент я уже понимал, что не стоит об этом никому говорить. Ни родителям, ни друзьям, ни знакомым. Мне хватило дедушки с его безумной «патриотичностью» и манией болтать об оружии и о войне, он доводил меня этими историями до слез. В 15 лет у меня начались панические атаки просто от того, что дедушка общался со мной на эти военные темы. В военкомате об этих панических атаках узнали и мне сказали, что я не годен. Из-за него у меня до сих пор панические атаки, когда я как-то касаюсь военщины. Я скрывал свою ориентацию всё то время, как жил в деревне.

Расскажи, помнишь ли ты свою первую влюблённость?

Первая влюбленность у меня была в какого-то актера из фильма «Реквием по мечте». Такой депрессивный фильм. В нем был паренёк, которого мне было настолько жалко, что я в него влюбился. В голове я вижу его образ, но не помню его имя. Мне было настолько его жалко, что он так опустился, связавшись с наркотиками. Лучше бы я его к себе забрал и обнимал.

К себе на Камчатку?

Да, показывал бы ему горы. «Реквием по мечте» — один из моих любимых фильмов, который я посмотрел в раннем возрасте. Он очень сильно запал мне в душу.

А помнишь ли ты настоящего человека, с которым был знаком, к которому могли появиться какие-то чувства?

У меня было чувство к новому очень молодому учителю истории в деревне, который появился прямо перед тем, как я закончил девятый класс. В отличии от остальных стариков-учителей, он виделся мне принцем, который, как мне казалось, ради меня и приехал преподавать в нашу деревню. Я его до сих пор помню.

Что изменилось после переезда в город? Было ли тебе сложно переехать?

Я тогда только закончил девятый класс. Волнение, конечно, было, но я понимал что передо мной открывалась свобода, начиналась моя самостоятельная жизнь. Родители оставались в деревне.

Петропавловск-Камчатский в тот момент казался мне центром мира. Мне стало казаться, что я могу перестать стесняться, могу спокойно начать с кем-то встречаться. Тогда я узнал о всяких сайтах и приложениях для знакомств — Mamba, Grindr, «Друг вокруг».

Тогда же я стал более открытым, потому что знал, что родители в деревне ничего не узнают, я могу жить свободно и проблем у меня особо не будет. Как же я ошибался!

Я прочитала твою историю про подставное свидание. Это было первое свидание, на которое ты пришёл?

Это была первая встреча, на которую я пошел. Мы познакомились с Сашей через популярное тогда приложение «Друг вокруг», начали присылать друг другу фотографии, обмениваться любезностями. Спустя месяц с момента знакомства, он предложил приехать в соседний городок Елизово на свидание. Я такой наивный думал, что вот моё счастье: почти 17 лет и у меня уже будет парень.

Взял такси и с нетерпением ждал встречи с ним, потому что в чате он был просто душка, очень по-доброму со мной общался. Когда я подъезжал, то сразу его узнал. Он стоял около большого клуба «Небо» — это такой маргинальный клуб для «чётких пацанчиков».

Он мне говорил, что может быть с друзьями, но я не ожидал, что его друзья будут с битами.

В этот момент у меня как будто всё в голове переключилось и я понял, что не все так просто. В панике я сказал таксисту ехать обратно. Тогда я проревел весь вечер, сидя дома и выключив телефон. Но сложней было на следующий день, когда после его бесконечных звонков я увидел сообщения, которые лучше сейчас не озвучивать.

Напомню, что я учился в колледже, и он через знакомых из моего колледжа скинул мои фотографии и всю нашу переписку в колледжную группу в WhatsApp. В тот момент моя репутация в колледже порушилась: со мной уже не особо общались, либо были насмешки или угрозы. Но были и те, кто отнесся с пониманием и по чьим советам я перешел в конце курса на другую специальность. Я учился на повара и после сдачи, не без сложностей, вступительного экзамена по рисунку перевелся после первого курса на архитектора. В новой группе были уже не настолько маргинальные ребята, и многие понимали мою ситуацию, особенно пара человек, с которыми я до сих пор общаюсь.

Кажется, это гораздо более толерантная среда.

Да, это так. Кроме того, в тот момент меня ещё защищал классный преподаватель, поэтому ко мне в новой группе из-за этой истории уже особо не лезли. Хотя иногда я встречал из прошлой группы однокурсников. Насмешки и угрозы были, но до рукоприкладства не доходило. Потом и вовсе всё поутихло.

Мне ужасно жаль, что с тобой все это произошло.

Я сам виноват, что был таким наивным.

Никогда человек, с которым такое происходит, не виноват. Виноват человек, который собирается совершить или совершает насилие. А ты этого не выбирал. И в этом нет никакой твоей вины.

Я все равно себя корю за такую глупость, что переехав в город, начал жить самостоятельно, и в первый же год полез знакомиться и так наивно повелся.

Знакомиться с новыми людьми — не преступление. В этом нет никакой твоей вины. Доверять людям — это нормально, ненормально — делать то, что они хотели сделать с тобой.

После того, как я перебрался в новую группу, мне стало попроще. Даже политикой увлекся. В тот момент как раз вышло расследование Навального про Медведева. Мы тогда с маленькой группой ребят в колледж решили создать народный штаб, к которому потом присоединилось и много взрослых. Старшеклассница, которая училась в параллельной группе на юриста, оформила бумаги на протестный митинг 12 июня. В 2017 году мы видели, что по всей России появляются такие штабы и их особо не трогают.

Офисом у нас была библиотека в колледже, нас даже поддерживала одна из преподавательниц оппозиционных взглядов, которая поощряла нас и говорила, что молодцы. 12 июня мы все спокойно вышли на митинг с большим плакатом против коррупции, к нам добавились ещё новые ребята из «Открытой России». Начиналось все замечательно, но потом подоспели «молодогвардейцы» из «Единой России», которые отмечали День России. Она стали пытаться вывести нас на конфликт, начали заслонять наш транспарант “Камчатка против коррупции” российскими флагами, и когда мы вышли на главную площадь, они стали кричать всякие лозунги.

В тот момент подоспела полиция, которая сначала нас не трогала. Но потом она задержала не “молодогвардейцев”, а нас. Тогда у меня начались первые сложности. Когда меня завели в полицейский «бусик» (автозак — прим.ред.), у меня сразу начали проверять и «военник», а также телефон, после чего стали оттуда все переписывать. Тогда я не знал, что телефон лучше не давать.

Полицейские в моем телефоне обнаружили порнорассказы, всякие фотографии и рисунки, что я делал. Они сразу поняли, что я — гей, с ухмылкой начали угрожать, что могут все рассказать родителям. А мне было тогда всего 17 лет, мать тогда ничего не знала. Говорили, расскажут все в военкомате, что я такой особенный. Меня это очень сильно напугало. Выходя из автобуса, я плакал. Тогда никого не увезли в отделение полиции, только поговорили, переписали данные паспортов и отпустили. Но это сильно сказалось на моем будущем.

Они передали твои данные в военкомат?

Они всё же передали мои данные в военкомат, но не просто передали, а перевели из деревенского военкомата, к которому я был приписан, в военкомат соседнего города, где мне сказали, что я теперь ограниченно годен. Тогда мне сказали, что ждут меня, когда я закончу учёбу — на “перевоспитание”.

После митингов проблемы затронули каждого по отдельности: кому-то просто угрожали, кому-то сделали выговор или влепили штраф, как это было с главой нашего штаба. Мне в качестве наказания сказали, что я теперь военнообязанный и годен к службе. Им было уже не важно, что я явно не годен. При этом уведомление о том, что я ограниченно годен, пришло и моим родителям.

Родители были были просто в восторге, потому что думали, что в деревне плохие врачи и плохой психиатр, которые посчитали меня не годным, а теперь выяснилось, что со мной все хорошо.

Они были счастливы, что меня поставили на учёт в военкомате. Но до них не дошла информация, что я гей и что я участвовал в митингах, хотя они спокойно могли взять какую-нибудь газетку или зайти на камчатский сайт, где были фотографии с этого митинга.

Делал ли ты перед родителями каминг-аут или они до сих пор не знают?

Они не знали о моей ориентации до тех пор, пока не началась война. Я боялся им рассказывать все это время, даже находясь очень далеко. Все вскрылось, когда началась война.

Я тогда еще находился в Украине, когда на мой российский номер дозвонились из камчатского военкомата и спросили, куда я пропал. Умудрились вспомнить обо мне в самый ужасный момент. Этот звонок случился во Львове, когда там было 3 часа ночи, а на Камчатке – день. Во Львове гудела сирена, я перепугался и просто послал их куда подальше. А через пару дней, когда я уже перебрался в Польшу и застрял там на карантине из-за ковидных ограничений, то мне позвонила мама и сказала, что я ей больше не сын и что видеть она меня больше не хочет. Потом позвонил отец и тоже сказал, что я ему не сын, что я был случайностью, что он не хочет обо мне ничего слышать.

Я понял, что кто-то из военкомата уже разболтал все о моей ориентации, об участии в протестах, приплели еще слова о предательстве и измене родине, выставив меня «позором семьи и деревни».

Не представляю, как тебе должно быть тяжело.

Сейчас немножко получше, но меня до сих пор преследуют панические атаки. Когда ты с российским паспортом сидишь в подвале с украинцами и где-то в углу ребёнок спрашивает, почему русские на нас напали — в этот момент я просто прячу свой паспорт куда подальше, потому что сам не знаю этого ответа. У меня до сих пор эта картина перед глазами.

Я улетел в Киев к парню, где мы начали спокойно жить, но в итоге «военщина» в худшем своем обличии добралась до меня. Как будто проклятье.

Расскажи, как вы познакомились?

Я очень завязан на игроиндустрии и вообще гейминге. Мы познакомились через игру.

Что это за игра?

Игра Garry’s Mod – это такая большая песочница. В том числе и для разработчиков: там можно сделать свой отдельный сервер. На одном из таких серверов мы и познакомились — там просто собирались игроки посмотреть совместно фильмы и видео с YouTube. Я занимался дизайном окружения, а мой парень занимался всем кодом.

Мы настолько долго общались, что в какой-то момент простая дружба и общение переросло во что-то большее: в какой-то момент мы признались друг другу в любви. Он сначала был моим хорошим другом, а потом стал моим парнем.

Как долго вы общались до того, как увиделись впервые?

Мы общались с 2017 года. Спустя несколько лет наше общение стало открытым, мы перестали стесняться каких-либо тем. Тем более он был одинок, а общаясь со мной находил спокойствие.

К этому моменту я год прожил в Калининграде в коммуналке в комнате отца. Первое время в Калининграде мне нравилось. Меня взяли на работу дизайнером в местное отделение оппозиционной партии «Яблоко», где перед выборами нужен был дизайнер. В какой-то момент о моей ориентации узнали соседи по коммуналке, потому что я иногда оставлял дверь открытой, а у меня в комнате висел радужный флаг, были ушки, длинные носочки — в общем, полный набор фембоя. Люблю играть с этим образом иногда.

В итоге я стал получать насмешки от соседей, а потом обнаружил надпись “Пидор” у себя на двери. Я стал изгоем для соседей, которые ходили со злым видом. Они даже начали закрывать кухню, чтобы я там не готовил.

В начале лета 2021 года, когда мы признались другу другу в любви, парень сделал мне приглашение в Украину и в конце августа 2021 года я переехал в Киев. Только в Киеве у меня началась спокойная и размеренная жизнь: рядом любимый человек, красивый город.

Первые несколько недель я с парнем просто гулял по Киеву, мы буквально весь центр обошли и ещё целую кучу мест — музеи, парки. В конце октября я без проблем получил вид на жительство на год. Потом мы начали отмечать новый год, думали над планами на 2022 год. После HBO-шного сериала “Чернобыль” мне очень хотелось посетить Припять, также мы хотели съездить в горы в Карпаты, но этому не суждено было сбыться.

Весь январь были плохие новости: нападут — не нападут. Парень не особо верил, а я, как панически настроенный человек, во все верил. Про начало войны мне очень сложно говорить — я не ожидал, что с этим столкнусь и не думал, что «военщина», от которой я бежал из России, доберётся проклятьем ко мне до Киева.

24 февраля мы проснулись от громких взрывов за окном. В тот момент из-за панической атаки я заперся ванной и уже думал просто покончить собой. Если бы мой парень меня тогда не остановил, я бы с вами тут не разговаривал.

В первый день войны в 8 утра мы побежали в ближайший магазин закупиться продуктами и батарейками. Также я купил таблетки от панических атак, которые перестал принимать после переезда в Киев. Тогда в районе, где мы жили, была паника, толкучка. На меня это ещё больше давило.

На второй день войны мы начали думать, как выбраться из Киева. У парня в районе Львова были знакомые, можно было к ним поехать, но из-за паники и полных дорог мы не решились. Несколько дней мы провели за чтением новостей и находились поочередно в подвале, где люди прятались по сирене, и в квартире. В подвале было безумно страшно, постоянно дети плакали, родители плакали. Иногда в укрытие заходили врачи, спрашивали о пострадавших или больных, периодически заходили люди из теробороны, которых я испугался до чёртиков — думал, что меня просто заберут за то, что я тут сижу с российским паспортом.

На пятый или шестой день были очень громкие взрывы совсем рядом, плюс начались еще перестрелки по ночам. Мы собрали вещи, взяли дорогущее такси и поехали на железнодорожную станцию, откуда ходил бесплатный поезд до Львова.

Через какое-то время и во Львове началось…

По прибытии во Львов мы не знали куда идти, потому что связи с родителями и со знакомыми у парня уже не было, они сами куда-то уехали в тот момент. И волонтёры на железнодорожной станции сказали, что возле полицейского участка людям помогают с едой и селят в старую школу. Тогда у меня впервые проверили документы. В тот момент я так расплакался, как будто я сам напал — даже парень мой плач остановить не мог. Окружающие смотрели на меня, как на какого-то психа, у которого случился нервный срыв.

Какое-то время мы с парнем пожили в школе, куда нас поселили. Из-за того, что на границе были толпы, мы не решились в тот же день отправиться на границу с Польшей. В итоге в выходной день сели на автобус, который ехал до границы ранним утром. Весь день мы провели в очереди на границе.

В какой-то момент из-за большого количества людей — людей много, пропускают медленно — начались крики, начались волнения. У меня повторно была паническая атака, которая вдвойне усилилась, когда очередь дошла до нас с парнем. Его не выпустили: увидели его украинский паспорт и направили в другую очередь. Я даже ни обнять, ни поцеловать его не успел — его просто увели, потому что он гражданин Украины, а значит покидать страну ему нельзя. Меня же, как иностранца, выпустили после допроса. Я рассказал о своей деятельности в России, но по моему рёву и так было понятно, что этого парня лучше отпустить, чем докапываться.

Уже на польской границе меня спросили, куда направляюсь. Сказал, что направляюсь к друзьям в Германию. Благодаря тому, что я много времени занимался игровыми серверами, у меня появилось много знакомств зарубежом — вот к одному из этих друзей я и поехал. Его семья сказала, что готова нас с парнем как беженцев приютить, но моего парня так и не выпустили. Он до сих пор в Украине под Киевом живет с родителями. Выбраться он не может.

Его не призывают?

Его не призывают, потому что в его военкомате о нем информации нет. Но если он пойдёт в военкомат и скажет, что ему нужна справка, чтобы покинуть Украину, его сразу без вопросов могут призвать. Я боюсь его потерять. Идти в военкомат сейчас в Украине опасно, как и в России.

Вы поддерживаете с ним какую-то связь?

Практически каждый день переписываемся и созваниваемся, когда у него есть свет. Потому что сейчас периодически его отключают. Как поддерживал с ним связь до реального знакомства через игры, через telegram, так и сейчас поддерживаю.

Отношения на расстоянии — это, конечно, ад, но я его не брошу, особенно после того, что мы вместе всё пережили.

Когда я уже был в Польше, то перед тем, как садиться на автобус в Германию, мне нужно было пройти тест на ковид. И у меня обнаружили ковид, поэтому я на неделю застрял в гостинице, которая была оборудована для ковидных больных. У меня ещё с России был «Спутник», в Украине у меня была запись на ревакцинацию Pfizer на март, но обновить прививку я не успел. Думаю, что подхватил ковид в тесной очереди, в которой стоял целый день на границе.

В итоге весь разбитый после такого внепланового расставания с парнем я сидел один в комнате, как в одиночной камере, благо ковид у меня проходил спокойно и без сильных симптомов. Я сам виноват. Возможно надо было следовать совету отчима и сидеть на маяке в Камчатке в одиночестве и протирать стекла. Мой отчим был, наверное, самым близким человеком в семье. Он мне показывал Камчатку, учил новому, пока родители или пьянствовали, или были заняты своими делами.

Отчим был смотрителем маяка и каждое лето, чтобы одному там не сидеть, он брал меня с собой. Я три месяца торчал на маяке и помогал ему. Здорово было побыть в спокойствии от родителей, от дедушкиных военных рассказов и школы. Единственная опасность была — это шастающие медведи. Летом медведь гуляет и выходит к морю ловить рыбу. А ты сидишь, смотришь в окно, а там медведь на берегу. И думаешь, пойти ли купаться сейчас или нет.

Серьёзно? Ты видел медведя?

Да, несколько раз. У нас в деревне медведи гуляли, лисы. Если бы вы побывали у меня в деревне, то увидела бы, как медведи роются у нас в помойках. Жизнь в деревне, особенно на Камчатке — довольно специфичная.

Скучаешь?

Я скучаю по отчиму и совместных с ним путешествий на вулканы. По всему остальному нет. Если я и вернусь на Камчатку, то только туристом в старости. После всего пережитого я не особо хочу возвращаться.

Я видел весь тот ад в начале войны и ассоциации у меня с Россией пока только одни – это злое государство, где жизнь человека и свобода окончательно перестала цениться. Война слишком сильно на меня повлияла.

Как ты оказался в Германии?

После карантина я повторно сел на автобус и прямым рейсом за 12 часов доехал до Гамбурга. Меня встретили друзья и сразу привезли в семью, в которой я сейчас нахожусь. Мы живем в деревне Триттау около Гамбурга. Это семья моего друга Тома, с которым я тоже знаком с игры. Когда началась война, то он был одним из первых, кто написал мне и предложил приехать к его семье, сказав что они помогут со всем необходимым. Мне было страшно в самом начале, в тот момент я даже немецкий знал на уровне Hallo и Guten Morgen.

Расскажи, что это за семья, в которой ты живёшь?

Семья большая и приняла меня с теплотой. Мама Тома шьет на заказ, сестра делает ошейники для собак и помогает старикам в местном доме престарелых, а отец семейства работает на двух работах. Бабуля с немецким старым говором – вообще самый добродушный человек на свете.

Ещё когда я находился в Польше на карантине, они сказали, что для меня уже готовы кровать и рабочее место. Благодаря им обо мне многие знают в этой деревушке. У меня первые месяцы не проходил культурный шок во многих сферах, но с помощью этой семьи я потихоньку восстанавливался и начинал учить немецкий язык.

Но вскоре начались сложности с моим статусом в Германии из-за моего вида на жительство. У меня был украинский вид на жительство и мой российский паспорт. Вид на жительство временный и когда меня регистрировали, мне сказали, что из-за этого мне не могут сделать временную защиту, как остальным украинцам.

Сказали, что пока есть два варианта: или идти по обычной процедуре получения убежища, или ждать до конца августа по моему временному виду на жительство в надежде, что, возможно, что-то поменяется в законодательстве.

Я испугался, начитавшись всякого про процедуру получения убежища и решил просто ждать. В конце августа законы особо не поменялись и мне порекомендовали подать заявление на временную защиту. Мы поехали в соседний город, где находится лагерь для беженцев. Меня там зарегистрировали и сказали ехать в Бедбург Хау, так как здесь у них все переполнено. Это в 300 километрах от деревни, где я жил в семье.

Уже 2 сентября Том отвёз меня туда. Он пытался объяснить, что есть семья, что она помогает и есть где жить, работа может будет в будущем да и язык будет легче учить в семье. Но там повертели головой и поселили меня в лагерь с семью мужчинами в комнате. Я неделю провёл в лагере. Просто представьте себе запах в маленькой комнатке, где живет семь мужиков.

В те дни я очень много плакал, потому что меня, считай, оторвали от новой семьи. Спустя определенное время меня поселили в коммуналку в соседнем городке. Сначала сказали, что проведут регистрацию как остальных украинцев, потом что я как россиянин пойду на «азюль» (политическое убежище — прим.ред.), а потом снова сказали, что попробуют сделать регистрацию, как беженцу от войны в Украине.

С сентября по декабрь я ждал решения. Жил в маленькой коммуналке, благо мне выдали отдельную комнатку, потому что я сказал, что у меня периодически бывают панические атаки — что я то кричу, то плачу по ночам. Мне выплачивали пособие по €300 месяц. Первое время мне было сложно, но в Бедбург Хау было очень много волонтёров, которые помогали с документами, одеждой и вещами. В местную школу, куда немцы приносят разные вещи, каждый понедельник можно было прийти и за скромную сумму в 1-5 евро взять, что тебе нужно.

Для собственного успокоения я ещё записался на курсы на изучение немецкого языка. Там была добрая преподавательница — каждую среду и пятницу я радовался, что снова хожу в школу. Это хоть как-то отвлекало от бюрократических сложностей, которые просто изматывали меня. У меня никогда не было столько бумажек. Все эти российские СНИЛС, ИНН и все остальное помещаются у меня на ладошке. А немецких документов у меня было четыре папки, потому что надо все хранить, потому что все важно. Впоследствии мама Тома пообщалась с адвокатами и в декабре я получил письмо, что мое заявление на временную защиту одобрено.

Ты сейчас продолжаешь жить в этой коммуналке или ты вернулся в семью?

После того как пришло письмо, я смог спокойно уехать обратно к семье. Я даже заранее уехал, потому что родители Тома уговорили власти, чтобы я посетил их на Рождество. Это было первое семейное и спокойное Рождество, которое я встречал не в одиночестве, как на Камчатке в период учёбы, не в шумной компании и не на пьянке, которые творились в деревне каждый Новый год, не под страхом приближающейся войны, как это было в Новый год в Киеве, а обычное, семейное как в фильмах, Рождество.

После рождества я вернулся в Бeдбург Хау. Там я получил целую кучу писем: мне пришли временные документы, мне одобрили счет в банке, я получил бумажку, что теперь зарегистрирован как беженец от войны с Украины, которую мне дали на год. До марта 2024 года года у меня одобрен вид на жительство без ограничений, без «азюля», которого я боялся. Меня уже прописали в семье.

Готовятся документы из центра занятости: какое-то время я буду получать выплаты. В июне, как мне посоветовали, я пойду на учёбу. Должны стартовать официальные курсы немецкого языка, потому что январские уже переполнены. В Бeдбург Хау они были волонтёрские пару раз в неделю. Потом будут каждый день по 25 часов в неделю, а к концу года уже буду думать о поиске работы.

Когда ты найдёшь работу, тебе нужно будет подтверждать знание языка?

Я полагаю, что в том месте, где я буду учиться, мне выдадут диплом или сертификат о знании языка по окончании. Когда в следующем году мне потребуется продлевать вид на жительство, то я хочу показать, что я здесь не балду пинал, а учился и был в поисках работы. Другими словами, подготовился ко всему и что я не просто так сижу-бездельничаю, а стараюсь интегрироваться в общество и внести свой вклад в развитие страны. В Бeдбург Хау, где я живу, много беженцев, и на моих курсах немецкого было 12 человек разных национальностей, в том числе афганцы, украинцы и сирийцы. Когда я заканчивал курсы в январе, нас осталось только двое в группе.

Куда делись все остальные?

Просто перестали ходить, не нашли интереса в изучении языка. В Бeдбург Хау некоторые люди живут по восемь лет. Они получают «социалку» (пособие – прим.ред.) от государства, им ничего не надо. Многие из них на эти деньги просто закупаются дешёвым вином. Им нормально жить в этой маленькой коммуналке, маленькой комнатке. Главное, что они где-то в Германии, и всё. Они так каждый месяц сидят и получают «социалку», многие не работают. Многие до сих пор используют переводчик, просто показывая на кассе. Я много раз это видел. Зачем учиться говорить, если можно показать в телефоне — наверное, они так думают. Но я не хочу такой жизни.

Я хочу — раз судьба меня сюда привела, мне некуда уезжать — к концу года хорошо знать немецкий, чтобы, если война закончится, парень смог приехать. И уже я бы помогал ему со всеми документам, со всей бюрократией.

Ты рассказываешь об очень тяжелых переживаниях. Была ли у тебя возможность завести себе терапевта?

У меня был терапевт в Калининграде. Он мне выписал таблетки. Здесь я жду карточку КранкенХаус, чтобы сходить в больницу и посоветоваться на счёт таблеток уже здесь, потому что у меня периодически панические атаки продолжаются. Я просыпаюсь буквально мокрый по ночам: до сих пор воспоминания давят. Ну и одиночество — парень далеко. Каждый день я волнуюсь, что вдруг в его деревню возле Киева прилетит. Около Киева все время что-то прилетает.

Я стараюсь сейчас не читать новости. Единственное, что я смотрю — это еженедельного Варламова. Мне этого хватает. Все остальное я от себя отсекаю и стараюсь больше заниматься собой, учу язык. Том мне помог с компьютером. Я продолжаю работать над сервером, повышая свои навыки, чтобы в следующем году или под конец года у меня было хорошее резюме с небольшим портфолио графического и игрового дизайна. До этого я работал в маленьких программах, а сейчас Том мне поставил мощный компьютер. Я могу сильно себя не ограничивать и чем-то серьёзным заниматься. Плюс я стараюсь прорабатывать свой проект, у нас с парнем есть идея насчёт собственной игры — когда он вернётся, то мы будем думать насчёт этого вместе.

Звучит как классная идея.

Классная идея, но пока мы отрезаны друг от друга. У него свет бывает максимум 4 часа в день. Но эта игра будет связана с историей, с переживаниями, с путешествиями. За три года я пересёк пол-планеты: с Камчатки в Калининград, из Калининграда в Киев, из Киева в Германию. Я себя чувствую просто стариком — у меня слишком много эмоций, слишком много переездов. У меня в деревне вряд ли кто-то столько путешествовал. Такое ощущение, что мне не 23 года, а годиков 50 уже.

Я желаю тебе спокойной жизни.

Жизнь пока налаживается. Единственное, я за парня очень сильно волнуюсь. Но меня утешает, что здесь моя новая семья. Сестра Тома называет меня уже братом, родители Тома помогают — правда, иногда подкалывают, чтобы я больше общался на немецком, чем на английском. Я иногда боюсь общаться на немецком, потому что боюсь сказать что-то не так. Но я стараюсь, поскольку знаю, как это важно для моего будущего.

Если я вернусь в Россию, то уже в качестве туриста лет через 50. Надеюсь, это будет другая страна. Мой отчим очень любил говорить о более самостоятельной Камчатке. Всегда был недоволен, что деньги с Камчатки уходят куда-то в Москву, а Камчатке остаются крупицы и что не хватает крепких соседских отношений и взаимообмена с Японией. Потому что у Камчатки с Японией общие проблемы, особенно по части землетрясений и продовольствия. До 2014 года Япония помогала Камчатке во всяких исследованиях. Институт вулканологии, который находится на Камчатке, отчасти работал за счёт помощи японцев. После 2014 года все оборвалось.

Я отчасти согласен с отчимом и надеюсь в будущем в России больше будет уделяться внимания Камчатке. Хватит воевать уже. Все интервью я обнимал акулу. Меня «плюшки» (плюшевые игрушки — прим.ред.) спасают, я периодически их обнимаю, мне становится спокойнее. У меня есть еще одна акула, осьминог, гамбургер плюшевый. Инфантильно, но спокойно.