Литературное качество (квир)книги и ее польза — не одно и то же. Роман с языком стертым, лишенный своего уникального голоса, может быть исключительно ценен, если представляет оригинальную, важную идею.
Книга может быть вторична и на уровне замысла, но, тем не менее, играть важную роль в квир-литературе, потому что малым своим делом служит большому, — шедевры никогда не вырастают на пустом месте, нужна почва, все более и более плодородная, аккумуляция находок, идей, приёмов.
Англоязычная квир-проза
Англоязычная квир-проза оформилась в примечательный поджанр благодаря годам формирования квир-канона, в который могут входить тексты для нынешнего читателя банальные, но в свою пору образцовые.
«Морис» может показаться затянутым, «Комната Джованни» — унылой, «Орландо» — выморочным, «Линия красоты» — искусственной, «Тонкая работа» — подражательной, «Дом на краю света» — попросту скучным, — но важно понимать, что это взгляд нынешнего читателя, с его нынешним культурным багажом.
Сейчас на велосипедах ездят, а когда-то им дивились. И были времена, когда само колесо было в новинку.
Квир-проза — в первую очередь, англоязычная — имеет, иными словами, более-менее чёткое представление о своём прошлом, что допускает и оптимистичные прогнозы на будущее.
ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: Семь всемирно известных писательниц-лесбиянок
Русская квир-проза
Русского квир-канона нет, — спасибо тоталитаризму, отутюжившему до неразличимости все проявления свободного духа. Дмитрий Кузьмин, большой знаток ЛГБТ-литературы, заметил, что Евгений Харитонов писал свою гей-прозу как будто с нуля, без чувства традиции. В 1970-х обитателю советского заповедника было негде черпать вдохновение, кроме как в себе самом, — могу ошибаться, но герметичность, свойственная его рассказам, мне кажется генеральной чертой русскоязычной квир-прозы, как таковой. И тогда, и ранее, и сейчас она была и остаётся атомизированной, элементы ее никогда чувствовали себя частью чего-то большого, а значит по сию пору нет возможности сформулировать ее тренды, да и попросту говорить о каких-либо типичных ее чертах.
Поэтому, мне кажется, важно говорить о самых разных проявлениях квирности в литературе, — о всяком сверчке на любом шестке. Только зримое может претендовать на место под солнцем. Незафиксированное исчезает без следа.
Я не хочу врать, если книга кажется мне написанной дурно, — это было бы недобросовестно. Но я не устану подчёркивать, что важен даже дурно написанный квир-роман. Это лучше, чем никакого.
То, чего не выросло в русской литературе, уже вовсю плодоносит в литературе западной, которая — и тут хвала коммерции! — все полней и разнообразней пробивается в русский книжный мир. Есть шанс, что чужая квир-традиция будет усвоена как своя. В конце-концов, великий русский роман возник именно благодаря оглядке на европейские образцы.
Благодарю за внимание. Извините за пафос. Это важно.
Канал Содом и Умора
