Поразительная штука — жизнь. Как только начинаешь что-то понимать в ней, так она заканчивается — либо физически, либо морально.
Автор Серж Муравский.
Чтобы прислать ваше творчество, свяжитесь с нами через телеграм-бот @parni_plus_bot.
Памяти моего любимого Саши Г.
Привет, мой ангел! Всего-то прошло немногим более двух лет, как я познакомился с тобой. Это событие стало для меня знаковым, как и ты сам, изрядно перевернувший мою жизнь. Но вот уже год, как ты ушёл от меня навсегда. А я по-прежнему не могу тебя забыть. Можно сказать, это — открытое письмо к тебе, мой ангел, на тот свет… И ко всем, кто тебя знал или мог знать…
Мне судьба подарила знать тебя всего-то чуть больше года — и оставила в сердце навсегда. Ты пронёсся через мою жизнь, озарив её, подобно метеору… Чувства переполняют меня… у меня нет слов, чтобы выразить мой восторг, моё восхищение тобой, мою любовь… они живут во мне, как и ты сам, и по всему видно, стали вечными… Наши отношения, я верю, не умерли, а просто перешли на другой уровень — духовный…
В тот день, когда тебя не стало, шёл лёгкий снег и подмораживало, земля покрылась чистой белой простынёй… А на следующий день, проснувшись и включив радио, первое, что я услышал — была незнакомая мне песня со словами: «Прощай, моя нежность…» и «Любовь не умирает никогда…». Слёзы подступали к моим глазам. Так я и проплакал весь день, успокаивая себя валерьянкой да пустырником. Да, ты действительно был моей нежностью, и моя любовь к тебе действительно не умерла. Но мне кажется, что вместе с тобой что-то умерло во мне самом… какая-то часть моей души ушла вслед за тобой… нет уже того лёгкого восприятия жизни… и рана в сердце не ослабевает…
Ты не был Кем-то, в смысле, не имел никаких титулов, но ты был куда важнее всех этих временных «прелестей» жизни — ты был добрым, открытым, светлым Человеком, дарившим людям Радость. Среди таких счастливчиков оказался и я. Ты обаял меня при первой же встрече. Твой взгляд, твоя добрая нежная улыбка, словно приглашающая к максимально возможной в нашей задёрганной жизни откровенности, иногда чуть жеманная, иногда понимающе снисходительная, которую мне не забыть никогда! Твой сладкий, мягкий, звонкий голос, по-прежнему звучащий во мне! И твоя доброта, твоё понимание! Ничего подобного я не встречал в своей жизни. В тебе было совсем чуть-чуть жеманности, ровно столько, сколько нужно для того, чтобы произвести незабываемый шарм. При этом ты был для меня образцом чувства вкуса, меры и такта. Ты приятно удивлял меня всем этим. Был в тебе даже какой-то аристократизм, весьма редкий у нас ввиду отсутствия аристократии. Он проявлялся и во вкусе, и в манерах, и в умении позаботиться о себе, и в умении обходиться с людьми… А также в умении уверенно держать себя, но без показной самоуверенности, наглости и презрения к людям, характерным для плебса, в том числе той его части, которая, разбогатев и оторвавшись от корней, возомнила себя аристократией… Конечно, со всеми нами бывает, мы срываемся порой, но ведь на то мы и живые люди. И гораздо приятнее иметь дело с живым, непосредственным человеком, чем с маской. Ты был именно таким — непосредственным, открытым. Возможно, даже несколько наивным, но я и сам такой, и мне такие даже больше нравятся. Несравненно больше, чем во всём искушённые и циничные, ни во что не верящие. Вместе с тем твоя «наивность», или скорее, твоя детская душа, не мешала тебе быть неплохим «психологом», прекрасно разбирающимся в людях. И к тому же придавала тебе особое очарование. В общем, ты был очень милым, приятным во всех отношениях! Ты был воплощением той самой доброй красоты, которая, как верил Достоевский, спасёт мир. Это, к сожалению, очень редкий дар. В большинстве случаев красота цинична, а то и зла. И тем более я счастлив, встретив в своей жизни тебя, человека со столь редким даром. Я думаю, что мне ужасно повезло, что Бог подарил мне тебя. Ты же подарил мне и радость от общения с тобой, и настоящую любовь. А поскольку все мы, прежде всего, рабы Божьи и слуги любимых, а всё остальное, каким бы важным оно нам ни казалось, всего лишь игра, я теперь считаю себя твоим слугой, слугой твоей памяти. И это самое высокое звание для меня.
Я неспроста называю тебя ангелом. Ты действительно показался мне похожим на ангела всем своим существом, да к тому же был родом из Архангельска. Я настолько уверовал в эту символичность, что в первом же электронном послании с открытым признанием тебе в любви, чего со мной раньше, вообще, не случалось, назвал тебя именно так: Мой Ангел из Архангельска. Теперь даже к этому твоему родному северному городу я стал весьма неравнодушен. Кажется, несмотря на свою грешность, ты нёс на себе отпечаток чистоты и света Русского Севера. И теплоту своих украинско-польских корней…
И хоть ты был совершенно свободным и независимым, и даже казалось поначалу, что нас мало что связывает, разве мог я знать тогда, что менее чем через год ты совсем улетишь от меня на Небо… И всё-таки, мы не зря были даны друг другу. Ты стал моей радостью, моей вечной любовью, счастьем моей жизни. Я, вернее, моя любовь, возможно, стала оправданием, смыслом твоей (как и ты — моей), и твоей посмертной радостью.
К большому сожалению, наша жизнь полна заскорузлых стереотипов, даже огульных охаиваний, а обывательское сознание не терпит независимого мышления, особенно во времена лизоблюдской зависимости. Но большинство никогда не бывает правым. Оно всегда находит крайнего, виноватого во всём. Им становится стрелочник, гей, просто безответный человек, на которых можно выплеснуть всё своё недовольство, все свои обиды и комплексы.
Банальное «не место красит человека…» хочется дополнить: и не город, и не страна… какие сладкозвучные эпитеты к ним не прилагай. Взять нашу столицу. Москва, всё-таки, высасывает из человека соки, калечит неокрепшие души. По-моему, только живя в согласии с городской, и не просто городской, а столичной, культурой, зная, любя и понимая её, можно жить здесь. Как живут здесь сотни тысяч «понаехавших» отовсюду, без малейшего понимания этой самой культуры, не нуждаясь в ней, уму непостижимо! Столица не может их «переварить», и только портит, изрыгая. А они портят столицу. Ты же, мой ангел, несмотря на своё провинциальное происхождение, украшал её. Без тебя Москва не та… Ей чего-то не хватает. Не мэр и всякие чинуши-подхалимы, какими бы правильными словами они не прикрывались, а ты был одним из лучших живых её украшений, ибо «столицей делают город не учреждения и населяющие их чиновники, а повесы, фланирующие по Тверской и по Невскому. “Ибо их есть Царствие Небесное”».
Ты можешь считать себя счастливым человеком, поскольку ты дарил радость и любовь другим людям… Любовь — вершина всей мудрости. Этими словами заканчивалась отсканированная тобой и присланная мне книга. И я безмерно благодарен тебе, мой ангел, за то, что ты подарил мне счастье любви, за то, что наши жизни и судьбы пересеклись, и даже, я бы сказал, странным образом переплелись. Поистине, великая тайна сплетения любви, жизни и смерти… Я рад, что мои слова любви и просто добрые слова к тебе не опоздали, и что цветы — букет роз на твой день рождения — я принёс тебе ещё живому и как всегда милому.
Однажды ты сказал мне:
— Да ты вообще замечательный и удивительный человек.
Никогда и ни от кого я не слышал подобного. И хоть мне было очень приятно услышать это от тебя, я переспросил:
— Неужели я такой замечательный?
— А разве нет? — услышал я в ответ.
— Ты говоришь искренно или хочешь сделать мне комплимент?
— Достаточно искренно, — ответил ты.
Зная твою прямодушность, я был приятно взволнован. Спасибо тебе, мой ангел, за такие слова.
Ты также, мой ангел, мой Маленький Принц с Планеты Саша Г., считал меня возвышенным, а про себя говорил, что ты обычный, приземлённый… Но разве обычные, приземлённые бывают такими, каким был ты? Нет, обычного «добра» навалом, ты же был редким по своим качествам, необыкновенным человеком. Писатель Андрей Белый говорил про поэта Сергея Есенина: «…меня поразила одна черта… Это необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность». А меня поразило, что эти слова идеально описывают и тебя. И вообще в твоей судьбе есть что-то схожее с судьбой Сергея Есенина. Родившись в один месяц с ним, ты и ушёл в один месяц с ним, прожив также не очень большую, но достаточно яркую жизнь. Ты, как и он, конечно, не был святым в этой жизни, но наряду с прочими качествами по-настоящему хорошего человека, в том числе со столь редким сочетанием доброты, простоты и культурности, потрясающим пониманием, ты подобно ему сохранил в себе детскую душу. А это, на мой взгляд, лучшее, что может быть в человеке — не взирая на возраст и прочее, не забуреть, не замутнеть, остаться подобно ребёнку с чистой, нециничной душой. Я считаю, что ты был лучше нас всех! А то, что так рано ушёл — так видно захотел остаться вечно молодым, и видно Богу понравился…
Похоже, как предполагали брехтовские боги из «Доброго человека из Сезуана», что хорошие люди и вправду не находят себе места на этой земле. Видимо, ты был слишком хорош для этого мира. Нежная, добрая, детская душа…
Ты, ангел мой, любил ласкать слух других обращением «Солнце моё». Но именно ты сам, я уверен, был для всех знавших и окружавших тебя, и, конечно, для меня, настоящим Солнцем в этой жизни. Без тебя, моё Солнце, весь белый свет померк для меня.
После того, как ты, мой ангел, ушёл, я почувствовал себя очень одиноким. Более того, остро ощутил, что мы все в этом мире очень одиноки, и никому, по большому счёту, не нужны… Кроме тех, кто нас любит по-настоящему — преданно и бескорыстно. Люди, вообще, ужасные эгоцентрики. Даже начинаешь сомневаться, возможна ли «большая и чистая» любовь в этом мире… Может быть, это прерогатива бесплотных душ?
Декабрь 2008 г.
И всё-таки, почему подзаголовок этой главы-письма моему ангелу называется «Разговор ни о чём»? Я думаю, что с одной стороны всё написанное выше в этой главе — это действительно разговор ни о чём, разговор как бы с самим собой, душевное излияние, наконец, моё самое сокровенное, и одновременно самая сокровенная часть всего этого опуса. А с другой — разговор ни о чём мы можем вести если не с самим собой, то с близким человеком, другом, ну, если повезёт, может со случайным знакомым, попутчиком. Со всеми же остальными мы, как правило, ведём разговор (если случается) на какую-то тему, деловой или не очень, но разговор о чём-то. Однако спустя годы, прошедшие после написания вышеприведённого письма «моему ангелу», я хочу чуточку продолжить разговор ни о чём. Впрочем, нельзя сказать, чтобы совсем ни о чём. Скорее, всё-таки на тему морали, как ни странно.
Опять моё внимание привлёк автоэпиграф, предваряющий эту главу. Он начинается словами: поразительная штука — жизнь. И действительно, мы всю нашу жизнь учимся, пытаемся её, эту самую жизнь, понять, что-то переосмысливаем, поскольку жизнь — это движение — движение и материи, и мысли, понимая под материей — физическую сторону бытия, а под мыслью — духовную сторону того же бытия. И в итоге понимаем её (или не понимаем — кому как повезёт) уже на исходе жизни или тогда, когда нет моральных сил радоваться жизни и вообще всё осточертело.
Но сейчас я хочу поделиться только что пришедшей мыслью. Да, жизнь — поразительная штука, и поражает она многим. Поразительно ещё и то, что какой бы, долгой или короткой, наша жизнь ни была, она — капля в океане времени, и все мы, особенно те, кто живёт вторую половину жизни (знать бы ещё, где она, половина), можно сказать, стоим одной ногой там, в могиле, или в вечности — и при этом, что поразительно, о вечном — о любви, доброте, прощении — мы думаем меньше всего, и ладно бы ещё о сиюминутном, но мы ведь умудряемся до седых волос ненавидеть — ненавистью буквально пронизано всё вокруг, от заявлений политиков и программ государственных СМИ до фейковых статеек в интернете и комментариев в социальных сетях, завидовать и ревновать, пытаемся утвердить свою «правду» везде и всюду, строим прожектёрские планы якобы для потомков (при том, что им, наверняка, нужно совсем другое), как будто мы собираемся жить вечно, и при этом неизменно, как мы привыкли, жить вчерашним днём, не давая потомкам права самим решать, как им жить. Вот уж, воистину, поразительно.
Поразительно также то, как умудряются многие люди видеть один грех — естественно, чужой — преимущественно тот, на котором они «повёрнуты» (вот уж, воистину, «у кого что болит»), и не замечать другие грехи — а главное, не замечать их у себя. Впрочем, как правило, любители указывать на чужие грехи, своих грехов не замечают.
И ещё, что хочется здесь сказать. Я уже давно невысокого мнения о людях с так называемым «высшим образованием». Их сейчас настолько много и оно настолько обесценено, что совершенно не является показателем культуры и интеллектуальности своих носителей. Между прочим, у Ивана Бунина, нобелевского лауреата, и одного из моих любимых писателей, «высшего образования» не было. У другого моего любимого писателя Константина Паустовского, кстати, нобелевского номинанта, было лишь незаконченное «высшее образование». Но кто может сомневаться в их культуре и интеллектуальности?
У моего любимого друга, героя этой главы, «высшего образования» также не было. Но при этом я не только субъективно признаю его образцом для себя во многом (о чём я уже писал), но и объективно считаю его, как минимум в чём-то, умнее и прозорливее меня. Кое на что именно он открыл мне глаза.
С другой стороны, многие и многие наши современники, имеющие это самое «высшее образование» и даже нередко занимающие разные, подчас весьма высокие, начальствующие должности, отличаются поистине пещерным уровнем и культуры, и интеллекта. А уж серых посредственностей с «высшим образованием» — пруд пруди. Даже не хочется о них говорить.
Что касается меня самого, не стану скрывать, я тоже не имею законченного «высшего образования». Но, учитывая вышесказанное, какая разница. И без него можно быть и ощущать себя (что важнее сомнительных «корочек») «аристократом духа».
