В новом эмигрантском издательстве Freedom Letters вышел роман Сергея Давыдова «Спрингфилд» о любви двух парней из российской провинции. Мы уже опубликовали интервью с его автором. Теперь расскажем, почему стоит прочитать Спрингфилд.
Андрею и Матвею слегка за двадцать, они выросли в Тольятти, а теперь снимают квартиру в «Кошелеве». «Летний «Кошелев», он же самарский микрорайон «Крутые ключи» — это русский Спрингфилд из трёхэтажек за чертой города и железнодорожного полотна, с современными баскетбольными площадками и доступным жильём, танком, фонтаном и днём ВДВ». Один работает на фудкорте, другой — сисадмином, и оба мечтают вырваться из цепких объятий умирающей провинции. У Андрея напряженные отношения с матерью, которая в попытке слепить из него копию своей неудачной карьеры заставила поступить на нелюбимый экономфак («Я не хотел быть никаким директором. Мне хотелось быть Анной Политковской, Куртом Кобейном и Бритни Спирс одновременно».), а потом свалила в деревню. Матвей же долго жил в семье, где мать тащила на своих плечах отца-алкоголика, и научился у него тупой, упрямой беспомощности. Андрей и Матвей познакомились в универе, а несколько лет спустя, кажется, уже надоели друг другу и держатся только на привычке и злости.
Однажды Андрей предлагает обоим поступить в магистратуру по художественной прозе в московской Вышке — и уехать можно, и не расставаться. Для портфолио опубликованных работ парни принимаются писать о том, что видят вокруг. Так у Андрея случаются заметки о квир-Самаре, «в которой хочется жить», и так рождается рассказ Матвея о Бивисе и Баттхеде из железобетонного Тольятти — центральная вставная новелла, аллегорическое описание их собственных отношений и немудреная сказка о гонке за свободой, которая для одного превращается в путь героя, а второго тащит по колдобинам.
«И ни в одной книжке мне не удавалось найти историю, которая объяснит мне, как жить. Именно мне. И наверное, из-за этого я стал писать и рисовать комиксы. Мне хотелось создавать хотя бы на бумаге такие истории, которые помогут мне и, я надеюсь, кому-то ещё справиться с тем, что ты просто какой-то Мэт из умирающего города Тольятти. Умение сочинять истории спасло мне жизнь».
Все события дебютного романа Сергея Давыдова развиваются в четырех плоскостях. Двух временных: знакомство и зарождение любви Андреи и Матвея четыре года назад, и их быт с планами в настоящем; и двух пространственно-текстовых: ритмичная проза то и дело прерывается крепким, мужским белым стихом – честным языком чувств и любви пацанов с городских окраин. Герои выходят на метафорическую сцену, ломают четвертую стену и напрямую обращаются к читателю стихами, похожими на пространные театральные ремарки или на русский рэп про юность в панельках.
Герои Давыдова пишут, как и сам автор, следуя принципу own voices: рассказывай то, что знаешь, описывай тот опыт, который ты пережил или мог бы пережить в слегка измененной Вселенной. Он так же, как его герои, родился и вырос в промышленном Тольятти, но уехал в Москву, поступил в Вышку и стал писать драмы. Побеждал в конкурсах, ставился в театрах и приобрел репутацию дерзкого и талантливого драматурга. Давыдов из того поколения, чье рождение и детство пришлось на девяностые, а становление — на нулевые, и у его дебютного романа как раз те черты, которые принято объединять под зонтиком «прозы тридцатилетних». Это откровенный, травматичный, честный рассказ о неустроенности и поиске своей судьбы в агрессивной среде российского города нулевых-десятых, узнаваемого и личного у каждого тридцатилетнего автора. Будь то Волгоград в «Сезоне отравленных плодов» Веры Богдановой, Нижний Новгород в «Угловой комнате» Тимура Валитова или Йошкар-Ола в «Годе порно» Ильи Мамаева-Найлза – везде город одновременно фон и действующее лицо, порочный греческий хор, направляющий героев по ложным путям. Тольятти у Давыдова наделен универсально мрачными чертами, присущими практически любому российскому городу: «Тольятти умирал, мы в нем чахли, мы маялись в душных десятых годах и вместе со всей страной медленно становились беднее». Время в романе тоже универсально смешанное и всеохватное: в нем угадываются и нулевые с молодежными тусами на заброшках, и десятые с «Великолепным веком» по телевизору, Ашаном и IKEA, и начало двадцатых с Екатериной Шульман на Ютубе.
С одной стороны вписываясь в канон прозы тридцатилетних, с другой «Спрингфилд» следует проторенными путями гей-прозы: показывает и описывает специфический гей-опыт любви, дружбы и близости. Герои проходят через общественную гомофобию, через аутинг и каминг-аут перед родными, через необходимость переизобретать собственную модель гомосексуальных отношений, отягощенную мужской социализацией. Здесь Давыдов перекликается с прозой Эдмунда Уайта (взросление гея) и Дэнниса Купера (выживание в недружелюбной среде), но идет тем путем, что когда-то на русском языке прокладывал, вслед за Лимоновым («Это я – Эдичка»), Ярослав Могутин. У Могутина «Америка в моих штанах», а Давыдов — сам в штанах Могутина. Дерзкая, надменная, бесстыже разрушающая правила могутинская проза повлияла и на автора «Спрингфилда», и на его героя: «Став подростком, я зачитывался Палаником, Могутиным и прочими борзыми и талантливыми гомосексуалами и верил, что однажды тоже стану крутым вопреки всем». Когда-то Могутин оказал влияние и на другого российского автора гей-прозы, Андрея Дитцеля, чей «Кентавр VS Сатир» оказался стилистически и тематически близок роману Сергея Давыдова, хотя и опубликован на 14 лет раньше. Те же парни, та же постылая провинция, только вместо Тольятти – Новосибирск.
«Спрингфилд» вышел в год, когда из-за гомофобных законов оказалась невозможна его публикация в России, но успел некоторое время побыть в свободном доступе в качестве сетевого текста. Однако роман далек от сетевой жанровой литературы так же, как далек и от коммерческих текстов – однообразных, наивных, бесцветных историй без базы, без стержня, без выстраданного опыта. Сергею Давыдову удается органично встроиться в мощный и узнаваемый поток современной российской литературы и вместе с тем продолжать и развивать традицию русской гей-прозы, одним из лучших примеров которой и стал роман «Спрингфилд». Он со всей честностью, на которую оказался способен писательский талант, конструирует не просто узнаваемую жизнь гея в российской провинции, не просто мысли и чувства аутсайдера, подвергнутого двойной стигме (бедности и гомосексуальности), но с поразительной своевременностью показывает на примере двух молодых парней, как одинаковые стартовые условия под давлением среды могут повести совершенно разными путями: путем развития и будущего или путем стагнации и повторения ошибок отцов.
