Говоря о своих любимых, мы не называем их пол. Мы не держимся на людях за руки. Может, потому что мы ангелы?
Как-то давно, ещё в 11 классе, я написал небольшой рассказик. Хотелось написать о любимом человеке, но так, чтобы это не выглядело, как творчество лгбт. В рассказе ни разу не указывается пол персонажа и не используются гендерные местоимения, и в целом это выглядит, как обычный рассказ о любви, но, в любом случае, хочу поделиться им с вами.
Пайпер Кастор
Чтобы прислать нам ваше творчество, свяжитесь с нами через телеграм-бот @parni_plus_bot.
?♡?
Помню сладкий запах Жениной кофточки цвета лунной пыли. Помню тихий голосок, заставший меня в чистом поле под полной луной, эти серенькие, блестящие в лунном свете глаза и разлитые волосы цвета селена. Помню, как тот в прохладный миг позднего августа это чудо связалось со мной. Помню, как млечный путь отражался на линзе рефлектора; как всю ночь, стекленея от холода, мы пили берёзовый сок и болтали, смотря в телескоп. Помню, как в миг, когда Луна зашла за горизонт, мне стало понятно, что Женя — не с этой планеты.
Под убывающей луной мы плавали до Волжских островов. Там разводили костры, пекли в них картошку, уплетали её со сметаной. Пили хвойный чай с земляникой и ночевали в голубых спальниках, а наутро плыли домой. Там, в нашем маленьком городе, ходили в зал, где занимались йогой и в нежном запахе ладана слушали чарующий звон тибетской чаши.
Вечерами мы сидели на кухне и читали вслух, а после — делились переживаниями, философствовали, сопереживали и просто чесали языками свои и чужие темы. Как-то мы заговорили о Луне, и Женин тихий голос словно запел:
— А Плутарх считал Луну местообитанием демонов. Теперь мы знаем, что демонов там нет, а «все черти здесь». Зато там есть озёра и моря. Знаешь их названия?
Мне, казалось бы, астроному-любителю, нечего было ответить — ни одного названия лунных морей в голове у меня не нашлось, и пришлось промолчать, помотав головой.
— Моря Нектара, Изобилия, Облаков и Островов, Паров и Пены… — Женин голос вдруг остановился, словно подбирая слова. — Озёра Нежности, Надежды, Справедливости и Сновидений… как очаровательно. Кажется, когда люди давали названия лунным озёрам и морям, они решили не пачкать Луну, как сделали когда-то со своим собственным мирком. Так хочется побывать на Луне, потрогать лунную пыль и посмотреть восход Земли!
После тех слов мне представилось, какими будут люди на Луне. Не те, которые когда-нибудь прилетят с Земли, спасаясь от конца света, а их дети и внуки, родившиеся в новом мире. Какими они будут, если с детства на ушах у них изобилие, нектар и ясность?
Мне с тех пор всегда небезосновательно казалось, что Луна — это какой-то рай, куда Женя так хочет попасть. Или, может быть, вернуться?
Прошёл почти месяц с нашей встречи, а мы даже за руки не держались — стоило мне, гуляя с Женей по улице, протянуть ладонь, как слышалось в ответ кроткое: «Не надо…» Возражений от меня не следовало. Но почему «не надо»? Мне было страшно спросить, — страшно было задать такой простой и обычный, но оттого ещё более страшный вопрос.
Именно поэтому мы ходили по улице раздельно: я — с руками по карманам, а Женя — весело ими размахивая, демонстрируя свою лёгкую и по-детски весёлую походку. Мне очень хотелось верить, что Женя сторонится не только моих рук, что с остальными точно так же, что я — не исключение; что я, в конце-то концов, ничем не хуже других. Но нежные, словно детские, Женины руки сами тянулись к окружающим, и мне в эти моменты становилось обидно, как обделённому ребёнку. Всё казалось для Жени достойным того, чтобы это погладить. Кроме, видимо, меня. Поэтому, когда на улице к моей ноге припал котёнок, Жене вдруг захотелось почесать его рыжую шёрстку и потрогать ушки, а он, завидев даже не протянутую руку, а собственно Женю, вдруг зашипел и убежал прочь.
То же было с людьми. Шипели они, конечно, не вслух, а про себя, но, когда Жене хотелось кому-то помочь, протянуть руку помощи, люди сразу смывались, и всё у них становилось таким, что «ничего страшного, мы как-нибудь без вас справимся».
Из-за Жениной боязни прикосновений мы спали на разных кроватях. Так много от меня поступало предложений лечь на одной, и, наконец, в ту ночь мы легли вместе, пусть и под разными одеялами, чтобы, как повелось, не касаться друг друга.
Мне тогда не спалось. Много раз, когда мне уже казалось, что я наконец во сне, меня с силой выбрасывало оттуда, и перед глазами представало одно и то же: освещённое тусклым ночником поникшее лицо с напряжёнными бровями, будто спящее болезным сном и рвущееся проснуться.
Меня в очередной раз вытолкнуло из сна. Но на этот раз передо мной не оказалось ничего, кроме темноты комнаты и смутно освещённых уличным светом очертаний предметов. Жени не было рядом. Но, стоило мне поднять голову, как передо мной предстала обыкновенная, но невероятно пронзительная картина, от которой хотелось кричать.
Тёмные оконные рамки, балкон. А там — Женя, сидя на стульчике, держа в руках стакан воды, смотрит на полную луну, казалось, никогда ещё не бывавшую в этих широтах такой большой и объёмной, что невооружённым глазом видны были в подробностях воронки её кратеров, озёра и заливы, континенты и моря, горные массивы и её вечный гипнотический свет, освещавший в этот миг мраморно-бледные Женины плечи, которые мне ещё ни разу не доводилось видеть. И в свете Луны эти плечи блестели перламутром и дрожали, словно в самой тяжёлой лихорадке. Так продолжалось долго, очень долго; так долго, что казалось, будто Луна прошла уже полный круг по небу, встав на прежнее место.
Женин силуэт вдруг вырос, отбросив на меня тень, и мне пришлось сразу юркнуть под одеяло, притворившись, что сплю. Дверь балкона отворилась, и по моему лицу прошелся лёгкий прохладный ветерок. Распахнулось второе одеяло, но кровать под Жениным весом даже не промялась, — так, оказывается, мало весит это хрупкое чудо, только что рыдавшее на балконе, глядя на Луну. Или ничего не весит вовсе.
Мне уже не просто не спалось. Казалось, я лежу в постели, сомкнув глаза, притворяясь, будто сплю, только ради того, чтобы взглянуть сейчас Жене в лицо. Когда мне показалось, что Женя окончательно спит, мои глаза открылись. Выражение лица напротив стало еще хуже: оно всё покраснело и намокло, брови напряглись ещё сильнее, а губы скривились в горькой дуге, будто Женя не спит, а всё ещё, пусть и бездвижно, но рыдает.
И передо мной оказались эти плечи, не покрытые одеялом. Бледные. Холодные. Мне в эту минуту стало так горько и жалко, что удержаться было невозможно. Наверное, мне не стоило этого делать. Не владея собой, но всего короткую минутку, моя рука поглаживала эти плечи, и от этого на душе становилось одновременно тепло и страшно, будто я совершаю какой-то грех. А с утра у Жени, как у лунного мотылька с повреждёнными крыльями, не нашлось сил даже встать с кровати.
Помню, как тем вечером, в то время, когда я обычно возвращаюсь с работы, меня встретила пустая квартира. Помню светлую тюль, развивавшуюся на ветру, текущему из открытой двери на балкон. Помню багряные лучи закатного солнца и пылинки, витавшие в этих лучах. Помню, как тихий звон ветра, задувавшего в соседние окна, как в горлышки бутылок, окатил меня с ног до головы, и помню, как приятен тогда был запах в квартире, где не было следов иной жизни, кроме моей.
Не помню лишь одного: что за серая кофточка тогда лежала у меня на кровати, и почему от неё пахло нектаром? Не помню лишь, чья она.
Но помню, как после этого, ночью, когда в телескоп было видно лунное Море Дождей, мне так сильно казалось, будто там, на Луне — безжизненной, но оттого ещё более живой планете — вылепливая комочки из лунного грунта, сидит хрупкий человек и вспоминает меня.
— Глупости, — подумалось мне. — На Луне ведь нет людей, — там живут только ангелы.
Пайпер Кастор
