Квартирники как альтернатива клубной культуре 120 лет назад
В эпоху поздней Российской империи, когда до публичных увеселительных заведений для геев оставалось еще очень далеко, расцвел уникальный формат русского литературного кружка. Эти квартирные вечеринки (или, как их принято было называть в ту эпоху, “вечера”), на которых творческая интеллигенция, что и в ресторанах не особо сдерживалась, могла себе позволить вообще практически все, мы рассмотрим на примере дневников самого знаменитого гея Серебряного века Михаила Кузмина за 1906 (и немного 1905) год.
Кузмин был близок с множеством петербургских творцов и посещал огромное количество “вечеров”, что делает его дневник одним из самых интересных документов исследуемого вопроса. Из них мы видим, что это были не вполне гейские закрытые форматы. Скорее, творческая интеллигенция формировала сообщества, в которых не осуждались проявления запретной любви, но к этой теме все не сводилось. По современным меркам такие встречи можно назвать френдли-квартирниками.
Литература и искусство
Так как на таких “вечерах” присутствовала практически только творческая интеллигенция, там очень любили читать всевозможную литературу. Чаще всего писатели читали свои еще неопубликованные произведения. Например, по дневникам можно отследить чтения Кузминым своей повести «Крылья». Это история студента из провинции Вани Смурова, который учится в Петербурге и испытывает влечение к своему преподавателю, эстету Лариону Штрупу. Штруп знакомит Ваню с миром искусства и своими взглядами на красоту и чувственные удовольствия.
Так, Кузмин уже 22 сентября 1905 года на вечере у и своего гимназического друга и композитора Бориса Кострица и его сестры Лидии читал “Крылья”, которые будет изданы только в ноябре 1906 года:
“У Лид<ии> М<ихайловны> были гости, и я читал свои «Крылья». Л<идия> М<ихайловна> меня зарисовывала углем и в виде виньетки. Нат<алья> Андр<еевна> находит, что так лицо интереснее своею загадочностью”.
При этом еще не на каждом вечере Кузмин читал “Крылья”, все зависело от компании, как следует из записи за 8 октября:
“Были у Варвары Павловны, но романа не читал, т. к. там была целая компания всяких чучел”.
А на вечере 10 октября у музыкального и художественного критика Альфреда Павловича Нурока Кузмин снова прочитал “Крылья”, причем в этот раз после чтения, как он описывает, роман хвалили и звали опубликовать:
“Читал свои песни и роман и даже не ожидал такого успеха и разговоров, где уже позабыли обо мне, как присутствующем авторе, а сейчас планы, куда поместить [зачеркнуто несколько слов], что в переводе на франц<узский> это будет большой успех, т. к. то, что там есть в таком же роде, так низкопробно, сантиментально и цинично, что с моим «целомудренным» романом ничего общего не имеет [зачеркнуто десять строк]. Понравилась более всего 1-я часть, вторая менее других была понята (слишком проповеди), третья – Нувель находит под влиянием «Lys rouge» Franc’a [Роман Анатоля Франса о француженке, у которой отношения сразу с двумя мужчинами, во Франции “Le Lys rouge” вышла в 1894 году, перевод “Красная лилия” вышел в России в 1901 году] (но Нурок спорил). Было очень приятно видеть эти вопросы, обсуждения, похвалы лиц, вовсе не склонных к восторженности. Нашли, что очевидно мое даров<ание> как драматического и сатиричес<кого> писателя, т. е. диалоги сжаты, верны и имеют все pointes. Конечно, планы о возможности издания потом падут, и я не обольщаюсь надеждой на минутный подъем, хотя Покровский очень убеждал меня печатать в «Содружестве», обещаясь устроить это очень скоро. Но для этого нужно будет рублей 100. Потом долго говорил о людях вроде Штрупа, что у него есть человека 4 таких знакомых, что, как случается, долгое время они ведут, развивают юношей бескорыстно, борются, думают обойтись так, как-нибудь, стыдятся даже после 5-го, 6-го романа признаться; какой слышал в банях на 5-й линии почти такие же разговоры, как у меня, что на юге, в Одессе, Севастополе смотрят на это очень просто и даже гимназисты просто ходят на бульвар искать встреч, зная, что кроме удовольствия могут получить папиросы, билет в театр, карманные деньги. Вообще, выказал достаточную осведомленность. Кстати, я так попался: у него шурин Штруп [зачеркнуто три строки]. Вот совпадение”.
Но, естественно, не один Кузмин читал свою прозу. Часто так делал известный поэт и писатель Федор Кузьмич Сологуб, проводивший вечера у себя в квартире. Например, на вечере 17 декабря 1906 года он читал гостям три главы своего magnum opus романа в четырех частях “Навьи чары” (позднее издавался в трех частях как “Творимая легенда”), но Кузмину не понравилось:
“Сологуб читал 3 главы романа, по-моему, выдуманно и безжизненно; герои объясняются в стиле «Колец» [роман Л. Д. Зиновьевой-Аннибал]”.
Но чаще, конечно же, читали стихи, особенно интересно Кузмин описывает такие чтение в рамках протеста против чтения публицистом Леонидом Евгеньевичем Габриловичем не самого интересного философского реферата 18 января 1906 года у поэта Вячеслава Ивановича Иванова:
“Габрилович читал длиннейший и скучнейший реферат о «религии и мистике», профессора возражали, а поэты и дамы куда-то исчезали, даже суровый Брюсов пошагал через всю комнату. Я несколько скучал, пока меня не вызвал Сомов в другую, «бунтующую» комнату, где за отсутствием стульев все сидели на полу, читали стихи, кто- то про липу, очень хорошо. Просили и меня, но мне казалось, что я ничего не помню, и я отказался”.
Но обычно чтения стихов проходили в менее бунтарской обстановке. Читали в основном свои, изредка чужие. А еще свои дневники и комментировали записи друг друга. Например, на вечере у уже упоминавшегося музыкального деятеля Вальтера Федоровича Нувеля 24 апреля 1906 года сначала хозяин читал гостям, сидя у открытого окна, свой дневник, потом и сам Кузмин, причем получил много похвалы, на которую и не рассчитывал:
“Поехал к Нувель в 10-м часу. Они сидели у открытого окна и поджидали меня. Вальт<ер> Фед<орович> читал свой дневник, очень интересно, по-моему. Вообще, было очень, очень славно. И я прочел Сомову дневник, он говорил, что он — ahuri [ошеломляющий], что это бьет по голове, говорил, что, кроме интереса скандала, некоторым он мог бы быть толчком и даже <исправлением?>; намечал Иванова и Бенуа. Кажется, и действительно ему понравилось, хотя я менее всего думал, пиша дневник, о том, чтобы это нравилось кому-нибудь”.
Подробнее о Нувеле можно прочитать в этом тексте:
А 11 мая 1906 года на вечере у того же Нувеля хозяин покритиковал дневник Кузмина:
“Чтение дневника вызвало у В<альтера> Ф<едоровича> замечание, что я пишу менее ярко, чем покуда я не читал, но мне кажется, что это неправда, что такое впечатление оттого, что многое читалось вместе, а не кусочками. Я даже не знаю, почему меня это задело, я редко бывал в таком разложенном состоянии, как теперь”.
Через две недели, 26 мая 1906 года, на вечере уже у самого Кузмина, снова читали дневники, в том числе это делал и Нувель, в дневнике которого рассказывалось об эротических похождениях:
“Читали дневники, дневник Нувель о Вячеславе и других похождениях – прелестен”.
Часто чтения дневников переходили в сплетни, как было 24 октября 1906 года у Нувеля:
“Читал свой дневник, беседовали, сплетничали, составили план развращения молодых людей: Нувель – Сережу, я – Гофмана, Сомов – Волькенштейна, сверх дружеских объятий и больших страстей, из которых, по их мнению, я не выхожу”.
Сплетни, поцелуи и танцы
Да и без дневников на “вечерах” частенько пересказывали сплетни о личной жизни друг друга, например, так Кузмин описывает поездку к художнику Константину Андреевичу Сомову 31 октября 1906 года:
“Там были Званцевы, Анна Андреев<на>, Добужинские, Лебедевы и Нувель. Было довольно скучно. К<онстантин> А<ндреевич> мне сообщил последнюю новость, рассказанную ему Вилькиной, что Сомов отбил меня от Нувель. И вообще там много про меня говорили. Сомов ожидал, что я влюблюсь в Судейкина, и не упал в обморок, стал его хвалить, одобрять мой вкус, но все-таки показался обиженным. Втроем было мило болтать как прежде, хотя денег у меня и нет”.
А на вечере 22 октября 1906 года у писателя и художника Алексея Михайловича Ремизова и его жены Серафимы Павловны сплетни имели уж совсем дамский характер:
“Потом сплетничали, злословили, говорили по душе, разговаривали о платьях, туалете, maquillage, режиме от полноты, курили. У меня первый раз от куренья сделалась голова пустой и легкой и слегка кружилась; это очень приятно”.
Впрочем, сплетни и обсуждения одежды и косметики на вечерах с участием Кузмина происходили с завидной регулярностью, куда интереснее появление новых поводов для сплетен прямо на вечерах. Целоваться на прощание было чуть ли не нормой, а вот поцелуи в самом ходе вечера были куда реже интереснее. Например, про такие страсти Кузмин рассказывает в записи про вечер 17 апреля 1906 года с участием торговца иконами (позднее сутенера) Александра Михайловича Броскина и его жены:
“Шумели, пили, Саша целовался, его жена хотела и поцеловала меня как «Сашиного брата». Ссорились, плакали, Саша ударил жену, думая, что она меня обижает, та становилась на колени и целовала мне руки, исступл<енно> крича: «Вы для нас с Сашей как Бог». Татьяна недоумевала: все целуются, с кем же я буду целоваться”.
А иногда целовались вообще все гости на вечере, как на вечере 8 мая 1906 года:
“Все целовались, я не целовался только с Сомовым и Бердяевыми”.
Но не одними разговорами и поцелуями занимались на “вечерах”. Тут могли танцевать экзотические танцы и даже ставить любительские спектакли. Например, на вечере у Иванова 16 мая 1906 года Кузмин с Нувелем (а потом один Кузмин) плясали под флейты.
***
Итак, мы видим, что квартирники Серебряного века были не просто собраниями творческой богемы, а целым микрокосмом, где переплетались литература, искусство, личные драмы и поиск новых форм самовыражения. Эти вечера были своеобразным “свободным пространством”, где можно было не только представить свои творения и получить откровенную оценку, но и открыто обсуждать волнующие вопросы, сплетничать, флиртовать и даже эпатировать близких знакомых.
Квартирники служили катализатором творческого процесса, позволяя художникам, писателям и поэтам обмениваться идеями, находить вдохновение и формировать свои уникальные стили. Они также являлись местом, где формировалась особая декадентская атмосфера эпохи, со свойственным ей интересом к мистике, эротике, и всему запретному.
Эти “вечера” были отражением духа времени – периода, когда старые устои рушились, а новое искусство только зарождалось. Они представляли собой своеобразную альтернативу чопорному обществу, где царили условности и лицемерие. В квартирниках же правили свобода, открытость и стремление к поиску новых форм выражения.
И, хотя квартирные посиделки Серебряного века давно канули в Лету, их отголоски как никогда сильны в современном мире, о чем можно прочитать в соответствующей статье “Тени радуги”:
Текст: Лев Соколинский
