17 декабря – День памяти ЛГБТ-людей, жертв политических репрессий

гомосексуализм

17 декабря – День памяти ЛГБТ-людей, ставших жертвами политических репрессий в СССР. 86 лет назад было опубликовано Постановление ВЦИК, которое 7 марта 1934 года стало за­коном, по которому “мужеложство” объявлялось уголовным преступлением.

По статье 121 УК РСФСР однополые сексуальные отношения карались лишением свободы на срок до 5 лет (в случае физического на­силия – до 8 лет).

Статья затрагивала судьбы многих тысяч советских людей. Общее число жертв ее точно неизвестно. В 1930-1980 годах ежегодно осуждались и отправлялись в лагеря около тысячи мужчин. В конце 1980-х число приговоров стало уменьшаться (538 человек – в 1989 году, 462 – в 1991).

По подсчетам Дэна Хили, общее число людей, пострадавших по этой статье, достигает 250 тысяч. За пятьдесят лет (1930-1980 годы) число осуждённых по ней составило 60 тысяч мужчин.

 

Предыстория 121-й статьи

Инициатива отмены репрессивного законода­тельства против гомосексуалов после Февральской революции принадлежала не большевикам, а кадетам и анархистам. С отменой старого Уложения о наказаниях, его статьи утратили силу. В советском УК 1922 и 1926 годов “гомосексуализм” не упоминается (в Азербайджане, Туркмении, Узбекиста­не и Грузии соответствующие законы сохранились).

Советские медики и юристы очень гордились прогрес­сивностью своего законодательства. На Копенгагенском конгрессе Всемирной лиги сексуальных реформ (1928) оно даже ставилось в пример другим странам. В 1930 году Марк Серейский писал в Большой советской энциклопедии:

«Советское законодательство не знает так называемых пре­ступлений, направленных против нравственности. Наше законодательство, исходя из принципа защиты общества, предусматривает наказание лишь в тех случаях, когда объектом сексуального интереса становятся несовершеннолетние».

Впрочем, декриминализация “содомии” не означала прекращения уголовных преследований геев под флагом борьбы с совращением несовер­шеннолетних и с «непристойным поведением». Осенью 1922 года уже после опубликования нового уголовного ко­декса, в Петрограде состоялся громкий процесс над группой военных моряков, собиравшихся в частной квартире. Экспертом обвинения выступал психиатр Бех­терев. В другом случае преследованию подверглась пара лесбиянок, одна из которых «незаконно» сменила имя с «Евгении» на «Евгения», причем они отказались подчи­ниться требованию расторгнуть свой фактический брак.

Официальная позиция советской медицины и юрис­пруденции в 1920 годы сводилась к тому, что “гомосексуа­лизм” – не преступление, а трудноизлечимая или даже вовсе не излечимая болезнь:

«Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не мо­жет возлагать вину за нее на носителя этих особенностей… Подчеркивая значение истоков, откуда такая аномалия растет, наше общество рядом профилактических и оздоро­вительных мер создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее и чтобы отчужденность, свой­ственная им, рассосалась в новом коллективе» (Серейский, 1930).

Инициатором драконовского закона было ГПУ. Уже в сентябре 1933 года была проведена первая облава на лиц, подозреваемых в нетрадиционной сексу­альной ориентации, в результате которой арестовано 130 человек, подозревавшихся в гомосексуальных связях.

В докладной записке зам.председателя ОГПУ Ягоды Сталину сообщалось о раскрытии несколь­ких групп в Москве и Ленинграде, которые занимались “созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и дру­гих организованных формирований педерастов с дальней­шим превращением этих объединений в прямые шпионс­кие ячейки”.

В свете этой записки, геи выг­лядели не только инакомыслящими, но также шпионами и контрреволюционерами. По словам Ягоды, “актив пе­дерастов, используя кастовую замкнутость педерастичес­ких кругов в непосредственно контрреволюционных це­лях, политически разлагал разные общественные слои юношества, в частности рабочую молодежь, а также пы­тался проникнуть в армию и на флот”.

На документе Сталин начертал: «Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствую­щее руководящее постановление».

Вдохновленное резолюцией, ОГПУ подготовило проект антигомосексуального закона. 13 декабря 1933 года Ягода вновь пишет в Кремль:

“ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраива­лись оргии. Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, крас­нофлотцев и отдельных вузовцев. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном по­рядке, у нас нет. Полагал бы необходимым издать соот­ветствующий закон».

Политбюро единогласно это предложение одоб­рило. С особым мнением выступил лишь Калинин, выс­казавшийся «против издания закона, а за осуждение во внесудебном порядке по линии ОГПУ». Так сказать, “мочить в сортире”, но по-тихому. Мнение «все­союзного старосты» уважили: дела гомосексуалов стали рассматриваться ОГПУ тайно и «во внесудебном порядке» как политические преступления.

 

Пролетарский “гуманизм”

Политизация гомосексуальности осуществлялась и пуб­лично. 23 мая 1934 года одновременно в «Правде» и в «Из­вестиях» была опубликована статья Горького «Проле­тарский гуманизм»:

«Не десятки, а сотни фактов говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма на молодежь Европы. Перечислять факты – противно, да и память отказывается загружаться грязью, которая все бо­лее усердно и обильно фабрикует буржуазия. Укажу, од­нако, что в стране, где мужественно и успешно хозяй­ствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий мо­лодежь, признан социально преступным и наказуем, а в «культурной стране» великих философов, ученых, музы­кантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложи­лась саркастическая поговорка: «Уничтожьте гомосексуа­лизм – фашизм исчезнет!».

Это было напечатано за два месяца до «ночи длинных ножей», когда по приказу Гитлера были перебиты штурмовики Рема.

В январе 1936 г. нарком юстиции Крыленко заявил, что гомосексуализм – продукт разложения экс­плуататорских классов, которые не знают, что делать. «В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят свое общество на здоровых принципах, нам господ­чиков такого рода не надо».

Позже советские юристы и медики говорили о “гомо­сексуализме” преимущественно как о проявлении «морального разложения буржуазии», дословно повторяя аргумен­ты германских фашистов.

В анонимной статье «Гомосексуализм» во втором из­дании Большой советской энциклопедии (1952) ссылки на биологические истоки гомосексуализма, которые раньше использовались в гуманных целях, как довод в пользу его декриминализации, полностью отвергаются:

«Происхож­дение Г. связано с социально-бытовыми условиями, у подавляющего большинства лиц, предающихся Г., эти извращения прекращаются, как только субъект попадает в благоприятную социальную обстановку… В советском обществе, с его здоровой нравственностью, Г. как поло­вое извращение считается позорным и преступным. Со­ветское уголовное законодательство предусматривает нака­зуемость Г., за исключением тех случаев, где Г. является одним из проявлений выраженного психич. расстрой­ства. В буржуазных странах, где Г. представляет собой выражение морального разложения правящих классов, Г. фактически ненаказуем».

https://t.me/parni_plus
[adrotate group="1"]

В целом ряде судебных процессов и «чисток» советс­кого аппарата в 1934-1935 годов обвинения в шпионаже и контрреволюционном заговоре тесно переплетались с об­винениями в гомосексуальности, причем отличить первичные обвинения от вторичных весьма затруднительно. Например, дело заведующего протокольной частью Нар­комата иностранных дел Д.Т. Флоринского (1934) позволило ГПУ «очистить» его как от скрытых гомосексуалов, так и просто от неугодных дипломатов, назначенных при гее Г.В. Чичерине.

 

Тюремное насилие

Советская пенитенциарная система сама продуцирова­ла гомосексуальность. Криминальная сексуальная симво­лика, язык и ритуалы везде и всюду тесно связаны с иерархическими отношениям власти, господства и подчи­нения, они более или менее стабильны и универсальны почти во всех закрытых мужских сообществах.

В крими­нальной среде реальное или символическое, условное изнасилование — прежде всего средство установления вла­стных отношений. Жертва утрачивает “мужское достоинство” и престиж, а насильник, напротив, их повышает.

Дело не в сексуальной ориентации и даже не в отсутствии женщин, а в основанных на силе социальных отношениях господства и подчинения, которые пе­редаются из поколения в поколение. В книге Владимира Козловского (1986) приводятся свидетельств такого рода.

Самые вероятные кандидаты на изнасилование – мо­лодые заключенные. При медико-социологическом исследовании 246 заключенных, каждый вто­рой сказал, что был изнасилован уже в камере предвари­тельного заключения, 39 % – по дороге в колонию и 11 % — в самом лагере. Большин­ство мужчин ранее не имело гомосексуального опы­та, но после изнасилования у них уже не было пути назад.

Ужасающее положение «опущенных» и разгул сексу­ального насилия в заключении подробно описаны в многочисленных диссидентских воспоминаниях Андрея Амальрика, Эдуарда Кузнецова, Вадима Делоне, Леонида Ламма и др.

Администрация колоний, как правило, заинтересована в наличии “опущенных”. По рассказу одного из работников, когда “стукач донес администрации о готовящемся акте изнасилования, оперативник ответил: «Ну какая нам разница? Лучше, когда изнасилованных больше, ведь они быст­рее идут на контакт и главное, рабо­тают, как лошади, потому что им больше делать нечего, как забыться в работе и искать у нас помощи от «волков». Черт с ними, с “петухами”.

Статья 121 дамокловым мечом нависала и над теми, кто не сидел в тюрьмах. Милиция и КГБ вели списки всех действительных и подозреваемых геев в целях шантажа.

В больших горо­дах существовали известные “плешки”, где собирался соответствующий контингент. Но ни о какой правовой защите геев не могло быть и речи. Организованные группы гопников, иногда при поддержке милиции, шантажировали, гра­били, избивали и даже убивали «голубых», изображая себя защитниками морали.

Статью 121 нередко использовали для расправы над диссидентами и увеличения лагерных сроков. Так было, например, в начале 1980-х с известным ленинградским археологом Львом Клейном, процесс кото­рого с начала и до конца дирижировался местным КГБ, с грубым нарушением всех процессуальных норм.

Примене­ние закона было избирательным. Известные деятели куль­туры, не вступавшие с конфликт с властями, пользовались иммунитетом, на их «наклонно­сти» смотрели сквозь пальцы, но стоило не угодить начальству, как закон пускался в дело. Так ломали жизнь великому армянскому кинорежиссеру Сергею Параджанову, посадили в лагерь поэта Геннадия Трифонова, уволили с работы и лишили почетных званий главного режиссера Ленинградского ТЮЗа Зиновия Корогодского и т. д.

 

Эпидемия ВИЧ. Заговор молчания.

Первая антигомосексуальная кампания в советской прессе была очень короткой. Уже в середине 1930-х установилось полное молчание. “Гомосексуализм” стал в буквальном смысле «неназываемым». Заговор молчания распространялся даже на такие академические сюжеты, как фаллические культы или ан­тичная эротика. В сборнике русских переводов Марциала было пропущено 88 стихотворений, где упоминался оральный секс и любовь к мальчикам. При пе­реводе арабской поэзии любовные стихи, обращенные к мальчикам, переадресовывались девушкам и т.п.

 

Заговор молчания еще больше усиливал пси­хологическую трагедию советских «голубых»: они не мог­ли выработать адекватного самосознания и понять, кто же они такие. Когда в 1970-х стали выходить пер­вые книги по сексопатологии, “гомосексуализм” трактовал­ся в них как опасное «половое извращение», болезнь, подлежащая лечению.

В первом и единственном в то вре­мя учебном пособии по половому просвещению для учителей, изданном тиражом в 1 миллион экземпляров, было сказано об опасной патологии и «пося­гательстве на нормальный уклад в области половых отно­шений».

Эпидемия СПИДа еще больше ухудшила положение. В 1986 году зам. министра здравоохранения и глав­ный санитарный врач СССР академик Н. Бургасов публично заявил:

«У нас в стране отсутствуют усло­вия для массового распространения заболевания: гомосек­суализм как тяжкое половое извращение преследуется за­коном, проводится постоянная работа по разъяснению вреда наркотиков».

Когда эпидемия ВИЧ и СПИД уже появились в СССР, руководители государственной эпидемиологической программы в публичных выступлениях снова винили гомосексуалов, представляя их носителями не только вируса но и всякого прочего зла. Даже на страницах либерального «Огонька» первая советская жертва страшной болезни, инженер-гей, заразившийся в Африке, описывалась с отвраще­нием и осуждением.

Сегодня мы живём без пресловутой статьи 121, но в “тени” её последствий. “Закон о гей-пропаганде”, государственная дискриминация, репрессии против ЛГБТ-открытости – создают условия для развития эпидемии ВИЧ и роста числа носителей вируса. Эффективная борьба с ВИЧ в России  возможна лишь с отказом от государственной гомофобии, имеющей позорные советские корни.

По материалам: И.С.Кон. “Лики и маски однополой любви”, М., 2003

 

Материал подготовлен в рамках кампании: «Преследуй вирус, а не людей!»

[adrotate group="5"]

Не пропусти самые интересные статьи «Парни ПЛЮС» – подпишись на наши страницы в соцсетях!

Facebook | ВКонтакте | Telegram | Twitter | Помочь финансово
Яндекс.ДЗЕН | Youtube
БУДЬТЕ В КУРСЕ В УДОБНОМ ФОРМАТЕ